Аркадий Первенцев - Матросы

— Я так и не поняла, в чем там дело, — говорила Катюша, когда они вышли из кино. — Мне хотелось долго-долго сидеть с тобой рядом, и все… Сегодня я видела, как кефаль выпрыгивала из воды. Отчего? Ее преследовала хищная рыба или она играла? А может быть, она умеет дышать? Как она дышит? Жабры вырабатывают кислород из воды?

— Какой ты еще ребенок, Катюша. Ну какая разница, какое тебе дело до кефали и до ее жабр? Разреши, я тебя поцелую.

— Все видят… Хотя какое кому дело до кефали?

Чешуйчатые стволы драцен, кроны-ежи, высокие кусты олеандров… В глубине парка белели магнолии, и казалось, повсюду разливается их одуряющий аромат.

— Возьмем такси?

— Страшно дорого, Вадим.

— А тебе хочется?

— Мечтаю…

Шофер в белой рубашке и морских брюках невероятно горделив. Автомашина с зеленым огоньком за ветровым стеклом остановилась с визгом, намертво схватили тормоза. Потом зеленый огонек погас. Они неслись по красивой ночной дороге в общем потоке машин. Красные, спаренные точки взлетали впереди, опускались, подмигивали. Угадывалось близкое море. Рой светляков медленно проплывал в темноте, и казалось, что он почти рядом: шел теплоход, играла музыка — там, вероятно, танцы.

— Мне все кажется сном, — шептала Катюша, — и я где-то высоко-высоко. Я хочу танцевать. Помнишь, мы ходили с тобой на площадку?

— Еще бы. Ведь там-то я и влюбился в тебя.

— Ты шутишь, а мне все так понятно.

С каждым часом они становились все ближе друг другу. Постепенно рушились последние преграды: Катюша снова поверила в свои силы. Прежнее еще не было похоронено навечно, слишком мало прошло времени. Но чем дальше, тем глуше воспоминания, тем ярче настоящее.

А настоящее дарило дорогими минутами:

— Катюша, возьми эти деньги. Я очень прошу, купи Вите костюмчик, тот, красненький, с бретельками… который понравился тебе…

— Вадим, не надо. У Вити все есть. — Она снова и снова упивалась своим счастьем, и не потому, что в руках ее столько денег — пятьсот рублей, а может, и больше. «Вите костюмчик. Тот красненький. Он помнит».

— Не обижай меня, Катя. Я люблю Витю не меньше, чем тебя. И ты не ревнуй. Уверяю тебя, мы с ним станем большими друзьями. Он чудный мужик. Хочешь, пойдем покупать вместе? Я хочу снабдить его гараж новыми машинами, приглянулся мне самосвал и какая-то импортная деревянная машина с желтым кузовом…

— Цена-то ей не меньше пятидесяти? — протестовала Катюша, а лицо сияло, и все, кто видел их, обращали на них внимание, любовались молодой парой. Ведь явно молодожены, которые никого и ничего не видят.

Норд-остовые ветры выдували купальщиков с побережья. Зато осень приносила не только штормы — появились мандарины, хурма, йодистые плоды фейхоа и гранаты, похожие на старинные ядра, какими их рисовали на лубочных батальных картинках.

— Я впервые ем гранаты, — говорила Катюша, — впервые попала в санаторий. Впервые… Мне казалось, я никому не нужна. А когда чувствуешь себя ненужной…

Уже незадолго перед отъездом в рейсовом автобусе с овалами прозрачных стекол Катюша узнала в одном из пассажиров Петра.

Спокойный, возмужавший, уверенный, безусловно уверенный. Новый? В самом деле, какой-то новый. И не потому, что острижен по-иному, не под огрублявший его полубокс. Волосы зачесаны назад, чуть наискось, открыт большой лоб. Но не в этом дело — куда девались его робость, нерешительность. Неужели она, Катюша, не умела раскрыть в нем то, что раскрыла вон та женщина с твердыми смуглыми щеками, яркими смеющимися глазами и вьющимися волосами, небрежно рассыпанными по открытым плечам со следами солнечных ожогов? Конечно, эта женщина — та самая Маруся, ее незнакомая соперница из далекой и чужой станицы. Кулек груш, сочных груш сорта бера, лежит на ее коленях. Она вытирает грушу платочком, угощает Петра, он ест, нагибается и смотрит в открытое окно, чтобы не пропустить остановку, и быстрые тени ветвей бегут по его мужественному лицу.

Ворот рубахи, словно матросский гюйс, выпущен поверх пиджака. Память Катюши воскресила те дни, когда этот влюбленный в нее моряк приходил с букетиками роз, в газете к их маклюре, к дюралевой калитке из гофрированного бока «юнкерса». Как все это было невыносимо далеко! Ломило виски от такой давности. И зачем в ней бродит ее неукротимая память? Ничем не остановить движение жизни, ее неумолимые, заранее никому не ведомые шахматные ходы. Лучше сделать вид, что она не заметила Петра.

Петр и та женщина встают, продвигаются к выходу. Он бережно предохраняет ее от толчков. Вот они приближаются к дверце, откуда после шипения автоматических механизмов сойдут вниз и… навечно канут. Петр оборачивается — не забыл ли чего-нибудь на сиденье, и его глаза встречаются с глазами Катюши. Ее взгляд говорит: «Не смущайся, я ничего не нарушу, ничем тебя не огорчу, все уже далеко-далеко, но мне радостно, что ты оказался здесь».

Петр покраснел и тоже обрадовался:

— Здравствуйте, Катюша! Как вы сюда попали?

— Очевидно, так же, как и вы. — Катюша стояла рядом с ним. — Я рада вас видеть, Петя.

И, не раздумывая, стараясь поскорее загладить возникшую неловкость, протянула руку Марусе:

— Вы Маруся? Здравствуйте! Я рада вас видеть.

— Здравствуйте. Но я вас не знаю…

— Неужели ты не догадалась? Это Катюша.

— Та? — невольно вырвалось у Маруси. — Извините меня…

— Да, та самая, — Катюша полуобняла смутившуюся Марусю.

Они сошли все вместе возле металлических ворот санатория.

— Вы отдыхаете здесь?

— Да, — резко ответила Маруся, взяла мужа под руку и вскинула голову.

— Милая Маруся, я поеду дальше. Я здесь с мужем. Он, наверное, заждался меня… — Ей так хотелось успокоить эту женщину, не омрачать встречи и расстаться без всяких недомолвок.

Маруся смутилась, попыталась смягчить свой тон:

— Мы опаздываем к обеду. В столовой всегда ворчат, если приходишь не вовремя.

Петр пожал протянутую руку Катюши:

— Ваш муж тот курсант?

— Нет. Офицер.

— Я понимаю. Он окончил училище?

— Мой муж Вадим Соколов. Помните его? Блондин. Ну, если вам так хочется — курносый…

— Разве? — Петр приподнял брови. — А Ганецкий? Ведь я помню Ганецкого. Так писал мне и мой кореш Карпухин.

— Был. Теперь нет. — Катюша не стала рассказывать, поймав настороженный взгляд Маруси. — Объяснять долго…

— Хотите, приезжайте к нам. У нас в санатории отдельная комнатка, — предложила Маруся.

— Спасибо. Я скажу Вадиму. Вы знаете, Маруся, я очень, очень счастлива. Петя, вы в колхозе?

— Да. Шишка на ровном месте. Бригадир…

— Неважно где и кем, главное — хорошая семья и счастье. Тогда и беды переносятся легче.

Петр понимающе кивнул головой.

Катюша подала руку на прощание, грустно сказала: