Аркадий Первенцев - Огненная земля

Горбань думал, что начальники их батальона, сухопутные военные специалисты, слишком много занимаются подготовкой к такому простому делу, как сражение. Чего, казалось бы, легче — ворваться с моря с «полундрой» на берег и расшвырять неприятеля? Горбаню нужно было отличиться на суше, чтобы загладить свой малый грех и снова возвратиться на линкор. Но когда же представится возможность отличиться в бою? Не придется ли ему всю войну вот так продрыхать на топчанах, таская с собой оружие, могущее истребить не менее сотни оккупантов.

Горбань, вспомнив, что у него против худых мыслей припасена бутыль с вином, поднялся и подошел к шкафчику. Послышались звяканье железной кружки и бульканье. Горбань уже поднял наполненную вином кружку, когда зазвонил телефон.

Медленно поднимая к уху трубку, Горбань услышал голос начальника штаба, срочно требующего капитана Батракова. Тон был такой, что нужно было (хотя этого не мог видеть начальник штаба) вытянуться, произнести «есть» и сразу, ворвавшись в комнату к замполиту, сообщить ему вызов начштаба. Батраков обладал способностью понимать Горбаня с полуслова. Увидев Горбаня, он встал, с шумом отодвинул стул и направился к телефону. Разговор был чрезвычайно короток — он походил на обмен условными сигналами.

— Найти немедленно помощника по хозяйственной части, — приказал Батраков, — ив штаб.

— А вы куда, товарищ капитан? — Горбань бросился за ним.

— Исполнять! — отрезал Батраков, не оборачиваясь. — И с ним ожидать нас в штабе.

Горбань сообразил, что означает слово «нас», бросил вдогонку капитану привычное «есть» и, не. проверив даже, кто подъехал за замполитом на машине, исчез в темноте.

Сняв гимнастерку и сапоги и надев туфли, Букреев расхаживал по своей комнате. Он только что перечитал письма жены, переадресованные ему из П. Письма были ответом на его телеграмму, посланную еще из П., в которой он сообщал, что вызов семьи к нему откладывается на неопределенное время. Занятый по службе, Букреев тогда быстро пробежал глазами неровные строки письма жены; в нем наряду с тоской по мужу были жалобы на быт, на разные домашние дела, которыми жена была обременена вдалеком и чужом городе. Тон письма тогда неприятно кольнул его. Предстояло большое и опасное дело, и в сравнении с ним заботы жены показались мелкими. Теперь он мог разобраться во всем «на свободе». Шагая по ком- нате, он прикидывал, чем можно сейчас помочь семье. «Чорт возьми, как все же долго, оказывается, тянется война, если у нее износились туфли и платья и девочки повырастали так, что им уже меняли башмаки! Удивительно! Что же сделать для них? Написать горсовету, чтобы выдали какие‑нибудь ордера на одежду и обувь? Неудобно просить. Сколько сейчас таких, как он. У нее есть аттестат. Но что значит его тысяча рублей в сравнении с теми ценами, о которых она пишет? Лучше всего выписать семыо поближе к себе. Тут легче жить и обернуться. Но как? В настоящее время это неудобно, да и нехорошо сейчас заниматься личными делами».

За тонкой перегородкой слышался голос Манжулы и стариков–хозяев. Букреев невольно прислушался к разговору за стеной.

— Разве можно так, — сокрушенно говорил старик. — Сколько он спит? Три часа в сутки?

— Что потопаешь, то полопаешь, дедушка, — ответил ему Манжула.

— Может, чайку подогреть? — вмешался робкий голос старушки.

— Какой же чай, бабушка, раз достал я два кавуна и парного молока, — ответил Манжула.

— Нельзя мешать молоко и арбуз, для желудка плохо.

— До войны нельзя было, бабушка, а зараз все можно. Зараз все смешалось.

Букреев постучал в стенку. Манжула появился в дверях.

— Я вас слушаю, товарищ капитан.

— Вы, товарищ Манжула… — Букреев подыскивал слова, — дали бы… покой хозяевам. Они же пока не у нас в батальоне.

— Есть, товарищ капитан. Вы приказали…

— Тише. — Букреев вздохнул. — Теперь ответьте мне: где у вас семья?

— У меня нет семьи, товарищ капитан.

— Нет?

— Так точно, нет, товарищ капитан.

— И не было?

— Была, товарищ капитан.

— Где же она сейчас, ваша семья?

— Всю немцы уничтожили, товарищ капитан.

Манжула стоял неподвижно, коричневый и скрученный из мускулов, действительно «корень», как назвал его когда‑то Курасов.

— Отдыхайте, Манжула, — после длинной паузы скатал Букреев. — Вы мне сегодня не понадобитесь.

— Я. приготовил ужин, товарищ капитан.

— Оставьте его на завтрак…

— Есть, товарищ капитан.

За стеной после ухода Манжулы наступила полная тишина. Букрееву даже стало тягостно. Хоть бы кашлянул кто‑нибудь или перекинулся словом. Его приказ был выполнен Манжулой с поразительной точностью. Надо было отвечать жене насчет всего: и когда, наконец, будет встреча, и об обуви детям, и еще о многом другом. Букреев взял чистый лист бумаги, карандаш и долго сидел, задумавшись, не зная, как приступить к щепетильному делу, как ответить на все три письма жены, чтобы она не обвинила его в черствости, в нежелании помочь хотя бы советом… Он знает, что ей не легко, но так же живут другие…

Подъехавшая к дому машина вывела его из задумчивости. Кто‑то шел по саду. Кто бы это мог быть? Букреев раздвинул шторы на окне. На крыльце стоял человек. Стук. Так стучал Батраков. Впущенный Манжулой, замполит вошел в комнату и своим тихим голосом передал срочный вызов контр–адмирала.

Пока Букреев натягивал влажные сапоги, Батраков рассказывал о том, что, вероятно, Звенягин уже поднял корабли по тревоге; по огонькам заметно движение.

Букреев защелкнул пряжку пояса и поправил пистолет.

— Очевидно, идем морем?

— Стало быть, морем.

— Неужели сразу в десант?

— Что? — переспросил Батраков.

— Я говорю, неужели сразу отсюда в десант?

— Не думаю. — Батраков пожал плечами. — Если высаживаться куда‑нибудь на Судак или Алушту, тогда другое дело, но на Керченский отсюда невыгодно.

Они вышли к машине в сопровождении Манжулы. На яблонях покачивались верхние ветви, с шелестом падали последние листья. В проломах туч, идущих от мыса До- оба, как в прорубях, отражались звезды. У причалов Тонкого мыса зафыркали моторы. Машина шла мимо темных редких домов и высоких деревьев, будто только сейчас сбежавшихся вместе. По дороге из Кабардинки, то пропадая, то появляясь, бежали автомобильные огни. Может быть, кто‑нибудь спешил сюда с флотского командного пункта.

Батраков сидел рядом с Манжулой, прикурнув у ветрового окошка, спокойный, молчаливый и как будто равнодушный ко всему. Букреев хотел перекинуться с ним словечком, но неожиданно почувствовал досаду на своего заместителя и одиночество. Он не мог тогда еще понять и оценить поведение человека, для которого приближение бури лучше ненадежного штиля.