Аркадий Первенцев - Огненная земля

Курилов сделал неуверенный жест.

— Цыбина я люблю не меньше вашего, но если выручать его сейчас, а немцы заметили нашу возню, мы совершенно зря потратим людей. Кстати, каковы потери в роте?

Курилов назвал цифру. Рота быстро истаяла. Отданные армейцам пятьдесят человек пока не были возвращены.

— По–моему сохранять роту автоматчиков как боевую единицу….

— Расформировать? Роту автоматчиков?

Букрееву было трудно принимать решение по этой сплоченной роте смельчаков, к которым он так привык в дни подготовки.

— Распределить… Мы пополним убыль в стрелковых ротах. Укрепим их.

Курилов молчал. Тогда Букреев решительно начертил на схеме еще несколько кружочков.

— Примерно так распределите автоматчиков. А сейчас к ним.

Курилов шел за Букреевым и видел его чуть ссутулившуюся, запыленную спину, локти, плотно прижатые к бедрам по привычке кавалериста, сапоги с задниками, потертыми шпорами. Курилов вспомнил, как вначале Цыбин втихомолку подшучивал над комбатом за эти следы шпор и за бриджи с леями. Теперь Цыбин лежал с перебитыми ногами где‑то за бугром рассыпанной сырыми комьями земли. Автоматчики собрались группкой. Среди них был моряк, прибегавший к Букрееву, и Стонский. Автоматчики о чем‑то горячо спорили и при приближении комбата неохотно разошлись по своим местам. Надя Котлярова спокойно перевязывала раненного в голову русого ясноглазого парня и журила его. Раненый кривился от боли и виновато после каждого витка бинта прощупывал голову:

— Что с ним, товарищ лейтенант?

Стонский так, чтобы слышал раненый, доложил, что несмотря на запрещение, он пополз к Цыбину.

— Командир наш там, — бормотал в оправдание раненый. — Слышите? Опять?

Букреев разобрал, что кричит Цыбин: «Не надо… Не губитесь».

Немцы стреляли редко, но на высотках выжидали снайперы.

— В воронке он сам перевязывался, — докладывал Стонский, — мы ему передали медикаменты, флягу с водой, две плитки шоколаду, табаку.

— Кто передал?

— Их нет… — Стонский замялся. — Побили. Там лежат. Только не высовывайтесь, товарищ капитан.

— Цыбин! — крикнул Букреев, приставив ладошки ко рту.

— Ау, — отозвалось оттуда.

— Я Букреев. Слышите?

— Ау, — снова донеслось сюда.

— Слышишь?

— Слы–шу.

— Подержись до вечера, Цыбин.

— Подержусь…

Букреев опустился на патронный ящик, снял фуражку.

— Вот что, лейтенант, Цыбин сам просит людей больше не губить. Ждать до вечера. А если вот такие штучки повторятся, — Букреев повел глазами на раненого, — то ответите вы, лейтенант.

— Есть, товарищ капитан.

Плотно сжав губы, стоял перед ним короткий и крепкий, похожий на слиток металла, Стонский. Небольшие его серые глаза с жидкими ресницами строго уставились на командира батальона.

Букреев более миролюбиво добавил:

— К Цыбину могут подползти оттуда. Следите, чтобы немцы до вечера не тронули его.

К исходу дня немцы поджали армейскую пехоту вплотную к рыбачьему поселку. Весь плацдарм простреливался перекрестным пулеметным и минометным огнем. Противник пытался раздробить десант на части. Танки и самоходные орудия, чтобы пробиться к морю, подходили и стреляли в упор, буквально разрывая людей на части. Подражая Зубковскому, краснофлотец Киселев с пятнадцати метров подбил гранатой танк и, простреленный пулеметной очередью, отбивался, стреляя из автомата.

Оружие не отдыхало до полуночи. Стволы раскалились и обжигали руки.

К полуночи было отбито девятнадцать пехотно–танко- вых атак. Под светом ракет дымилась развороченная земля. Впереди рва лежали трупы убитых немцев. Были и трупы моряков, ходивших в контратаки. Безлунная ночь спустилась над Керченским полуостровом. Трассирующие пули летели, оставляя разноцветные стежки. Голубыми клубочками вспыхивали разрывные пули. Моряки считали отдыхом такую перестрелку и, привалившись в наскоро вырытых окопчиках, притихли. Кое‑кто пополз за водой к колодцу.

Ночью атаки могли возобновиться. Движение машин и танков не прекращалось на шоссе, у озера.

Командиры передали приказ — окапываться. В складе инженерного имущества были захвачены лопаты, кирки, мотки колючей проволоки, железные колья. Все вытаскивалось и распределялось по ротам. Командиры рот, получив задачу на оборону, должны были организовать наблюдение и охранение, произвести разведку своего района и впереди лежащей местности. Дневное сражение помогло определить рубежи для ведения огня и танко–опас- ные места. Противотанковые ружья переменили огневые позиции, так же как и пулеметы. Приданные средства усиления распределились так, чтобы прикрыть позиции батальона завесой фронтального, флангового, косоприцельного и кинжального огня. Днем приходилось вступать в рукопашные и слишком близко подпускать атакующую немецкую пехоту еще потому, что не совсем хорошо использовались минометы и тяжелые пулеметы.

Пока Курилов устраивал командный пункт, Букреев, отдав распоряжения по обороне, задержался с Горленко, с которым у него еще с Тамани установились отношения, обычно называемые личным контактом.

— Почему так пренебрежительны наши люди к своей собственной жизни? — спросил Букреев. — Я заметил, как скептически все воспринимают необходимость фортификационных работ. Хмурятся, еле–еле тащут ноги. Даже наш уважаемый командир первой роты.

— Моряки не хотят окапываться, — сказал Горленко, — а для Рыбалко это просто нож к горлу.

— Почему?

Горленко засмеялся.

— Трудно понять. На корабле ведь земли нет, не привыкли что ли?

— Но они воевали на суше.

— Воевали. Но обычно при десанте врываются в город. Там здания все заменят, возьмите хотя бы Керчь, Новороссийск, а полевую войну кто же вел. Кто был на перевалах, тоже избалован. Все естественно. Воевали на готовом рельефе.

— А севастопольцы?

— Ну, разве что в Севастополе! Там крепко учили, особенно Иван Ефимович. Если что не так и по шее накладет.

Перещупав всю коробку папирос, Букреев нашел одну непромокшую и, прикрывшись полой, закурил. Светящиеся трессеры бродили над головой, и ракеты отбрасывали на стенку перекрещенные тени от брошенного на бруствере ежа, сваренного из кусков толстого швеллера. Где‑то слышался стук разматываемой катушки. Очевидно Курилов уже потянул связь от КП батальона к ротным опорным пунктам. Букреев курил и думал, что у Степанова придется выпросить саперов — поставить на переднем крае мины, помочь распланировать участок обороны, наметить ходы сообщения, запасные огневые позиции.

— Помню, отступали по степям и потеряли, прямо скажу, интерес к фортификации, — сказал Горленко. — Только создадим рубеж, окопаемся, глядим уже танки где‑то прорвали и вглубь ринулись. Бросай все свои труды. Я сам десятки раз волдыри набивал на ладонях, помню, добирался и до камня и до воды. Все лопатой перевернешь, а потом опять айда.