Аркадий Первенцев - Огненная земля

— Вы должны быть примером, Рыбалко, — заключил Букреев, продолжая обращаться к нему на «вы». — Я требую сохранения каждого человека и потому настаиваю на развитии укреплений.

— Я вже все поняв, товарищ капитан.

Когда комбат отошел, Рыбалко еще долго смотрел вслед, на уголок траншеи, где последний раз он увидел его чуть ссутулившуюся спину и выбритый до синевы затылок.

— Взводных командиров ко мне, — приказал он.

Взводные сбежались к нему очень быстро (Рыбалко держал людей в строгом подчинении, и его побаивались). Хмуро смотря в землю, Рьгбалко повторил почти все, что сказал ему командир батальона, и, как будто негодуя сам на себя, что так быстро лично переменил решение, отпустил их. Вскоре замелькали лопаты и наверх полетели комья земли. Соединившись по телефону со своим соседом, командиром пулеметной роты, Степняком, Рыбалко поговорил с ним и сдержанно похвалил комбата,

— Ты чуешь, Степняк. Я его спужался. Як гляне, як гляне на меня. Був тихий, а туточка озлил, на крымской земле… Як ты там окапываешься? Добре. Ось я приду сам побачу.

Букреев возвратился на КП ibхорошем настроении. Ему не хотелось быть мелочно–придирчивым, а тем более прослыть таким–среди моряков, но он отлично понимал беспокойство и Гладышев а и Степанова и решил настойчиво заставить всех врыться в землю. Найдя на КП связного от комдива, Букреев переобулся, подтянул ремни и вышел вместе с Батраковым и ординарцами. Артиллерийский обстрел усиливался по армейскому флангу. В одном месте пришлось «приземляться». Отряхнувшись от кирпичной пыльцы, Букреев встал, чтобы продолжать путь, но вдруг услышал нарастающий гул танковых моторов. Танки подавили своим гулом все остальные звуки и казалось находились совсем близко. Букреев выскочил на пригорье, чтобы ориентироваться. Окраинные домики с сорванными крышами приютили возле себя Несколько десятков серых фигурок в шинелях. Выгон с многочисленными воронками казалось был только что вспахан и по нем, то припадая, то выныривая в косматинах дыма от загоревшейся скирды, бежали темные фигурки, как будто бы всплескивая руками. Стреляли танковые пушки, и их выстрелы сопровождались длинными, ворчливыми пулеметными очередями. Батраков (у него как будто сразу еще больше провалились щеки) стоял, сжимая автомат и глядя вперед. Шевелились побледневшие губы и на висках пульсировали вены.

— Бегут! Драпают!

Батраков побежал по середине улицы, размахивая автоматом. Навстречу ему бежало, пожалуй, не меньше сотни людей. Батраков остановился, поднял над головой автомат и закружил им, как цепом. Люди бежали на него. Снаряд рванул угол дома, подняв пыль и коричневый дым. Букреев услышал треск автомата. Толпа остановилась. Подбежал Батраков и, увлекая за собой людей, бросился туда, где шел бой.

Букреев добрался к Гладышеву только с одним Ман- жулой. Нужно объяснить — почему явился один. Но все разъяснилось само собой. Букреев был свидетелем того, как Степанов, вошедший на КП, недоуменно подал командиру дивизии какую‑то скомканную бумажку и опустился на табурет.

— Здравствуйте, Букреев, — сказал он и усталым жестом снял фуражку.

Гладышев, пробежав записку, молча передал ее Букрееву.

В записке, написанной Батраковым и адресованной майору Степанову, после ругательства было дописано: «Вы выйдете командовать своим храбрым войском или нет?»

— Да–а, — неопределенно протянул Букреев, возвращая записку.

— Нехорошо, — сказал командир дивизии.

Букреев, стараясь быть объективным, объяснил ему только что происшедший на его глазах случай, когда Батраков вынужден был остановить бежавшую группу пехотинцев и повести ее в контратаку.

Командир дивизии, _ внимательно выслушав Букреева, поднял глаза на Степанова с укоризной:

— Что ж это там у вас, товарищ майор?

— Был такой случай, товарищ полковник. Комроты убили и молодняк испугался.

— Записка написана в запальчивости, — сказал полковник, — конечно, так нехорошо, но, товарищ майор… В другой раз не ожидайте, пока вам будут помогать руководить вашими солдатами офицеры других подразделений.

Полковник перешел к оперативным делам. Связные докладывали о положении на передовой. Вслед за второй атакой немцы сразу перешли в третью атаку и потеснили армейскую пехоту еще на пятьдесят метров. Комдив был удивительно спокоен тем спокойствием, которое помогало русским воинам сохранять и умножать свои силы на протяжении веков почти беспрерывной борьбы за родную землю. Может быть Гладышев у было больше известно, чем Букрееву, может быть сказывалась привычка к трудным положениям, так или иначе поведение комдива хорошо действовало. Не подни- маясь с места, он приказал отдать на наиболее угрожаемый участок все, что у него было под руками, даже связных, и там эта небольшая поддержка восстановила положение. Он приказал расстрелять двух солдат, пытавшихся уйти в море на резиновой лодке, и представил к награждению орденами саперный взвод, отбивший гранатами атаку самоходов. Кто его знает, может быть, на душе его было совсем не так спокойно, как казалось, но Букреев уходил от него, будто причащенный его спокойствием.

В мутном голубом небе носились дымки, постепенно рассасываясь в воздухе, и среди этих разноцветных букетов летали «Ильюшины». Чувствовалась поддержка Большой земли, она была очень близка, и потому, может быть, люди плацдарма так крепко держались. Днем дважды прорывались бронекатера с боеприпасами и быстро уходили на ломаных курсах, увиливая от снарядов.

День прошел в каком‑то бешеном темпе. Батальон выдержал четырнадцать атак, отдав только одну высоту; в единоборстве с танками сгорел сержант Василий Котляров. Поддержать Котлярова Букреев не мог. Котляров погиб на глазах всего батальона и вместе с сержантом геройски пал весь пулеметный расчет. На плане Огненной земли появилась высота сержанта Котлярова, отмеченная Куриловым.

Только к вечеру люди могли оторвать руки от оружия. Холодные звезды вспыхнули в небе, и сырой ветер доносил запахи моря. За озером горели костры, но на плацдарме огни не разжигали. Звякали котелки — приносили из колодца воду, звякали и шуршали лопаты — укреплялись. Вблизи берега прошли германские быстроходные баржи, вспыхивающие острыми огоньками. И тогда, глядя на эти гулко стрелявшие корабли, пытавшиеся отрезать защитников плацдарма от моря, впервые было произнесено слово: «блокада». Радиорупоры, подвезенные к переднему краю, неожиданно прокричали это зловещее слово.

— Мещеряковские матросы, вас бросили на смерть. Сдавайтесь, мещеряковские матросы! Сегодня объявлена вам блокада.

Ночью немцы двинулись в пятнадцатую атаку под прикрытием сильного артиллерийского огня. Все стонало, ревело и дрожало. Звезды погасли в дыму. В атаку шли кадровые немецкие батальоны и морская пехота. Букреев и Батраков появились на передовой, в расположении роты Рыбалко. Моряки, приготовившиеся ужинать, отбросили котелки, спрятали за пазухи сухари и легли на обмятые свои места. Может, это был бы последний бой на Огненной земле, но именно в этот критический момент Букреева вызвали к ротному телефону. Удивительно веселый голос комдива кричал ему в трубку: «Поздравляю, Букреев». «С чем, товарищ полковник?» «Наши начали высадку под Керчью, с Чушки. Атакуют Опасную, Маяк, Еникале. Командующий приказал нам радировать фамилии к представлению к Героям и награждению орденами».