Владимир Успенский - Неизвестные солдаты

— Ты, говорят, даже за реку в гости ходишь? — весело спросил Прохор Севастьянович.

— Ха, какие там гости! Деревню вон видите? С краю, за Лысой горой? Там бабка Настя живет, а тут бабка Клёня живет. Тут меня бабка Клёня от пуза кормит, а бабку-то Настю итальянцы объели, только ишшо картоху на огороде не тронули. Я сам туда гостинцы таскаю…

Вопрос за вопросом, посмеиваясь, задавал Порошин. Польщенный вниманием, Сашок охотно рассказывал, что итальянцы — они ничего, только шибко крикливые и за девками бегают. Все девки из деревни на эту сторону перебрались. Кто на лодках, кто вплавь. Итальянцев-то возле реки нет, они ночью только на горах, а между горами их патруль ходит. От горки до горки два раза в ночь, человек по десять. Когда дождь, то и патрулей нет. Итальянцы зябкие, в избах сидят, чтобы не простудиться.

Этот мальчишка знал, где у противника окопы и блиндажи, где часовые, с какой стороны можно подойти к Лысой горе.

— Вот что, — сказал ему Порошин. — Я тебе приказываю три дня сидеть дома, на ту сторону не ходить и ни с кем о нашем разговоре ни слова!

— А зачем дома сидеть?

— Так нужно. Выполнишь? И чтобы без болтовни!

— Я что, трепач? — обиделся Сашок. — Выполню, честное пионерское под всеми вождями!

Паренька ссадили у околицы. Когда он скрылся за плетнем, Прохор Севастьянович повернулся к инженеру:

— Товарищ майор, можно за одну ночь навести легкий мост против Лысой горы?

— Навести можно. Только надо заранее приготовить все в тылу, потом собрать.

— Вам приходилось выполнять такую работу?

— Приходилось, — сердито ответил майор. — Двадцать лет строил. А потом разрушал.

Прощаясь с ним, Порошин предупредил, что смена полка, возможно, задержится и чтобы на передовой ничего пока не менялось. Пусть сохраняется тот режим, к которому привыкли итальянцы. Майор понимающе посмотрел на генерала, сказал, что так и будет.

Машина покатилась дальше. Комиссар протянул Порошину папиросы:

— Ну, как мы теперь с ним?

— На свое место его надо поставить.

— Надо, конечно. Это же преступление. Чуть ли не братание на фронте устроил. Пусть прокуратура займется.

— Я говорю: на саперный батальон его надо поставить, нам еще много мостов строить придется.

— Преступник он, Прохор Севастьянович, а ты о мостах.

— Слушай, комиссар, — повернулся к нему Порошин. — Человека сперва научить полагается, потом требовать. Тут он делал, что мог и как мог, и судить его не за что. Вот если по его вине мост рухнет, тогда дело другое.

— Да чего ты к мостам привязался?

— Идея у меня есть, и, кажется, неплохая. Этот майор отличную обстановку для нас создал.

— Куда уж лучше… Как первая батарея прибудет, сразу надо в работу ее. Пусть припугнет итальянцев и поломает к чертовой матери это турецкое перемирие. Везде воюют, а тут какое-то позорище. Еще и нам с тобой шею намылят.

— Нет, комиссар. Ни одной батареи, ни одной роты мы подтягивать не будем. Сосредоточим их пока в лесу. Потом ударим. Неожиданно. Удастся нам Лысую гору захватить — мы над всей округой хозяева. В лоб ее штурмовать — сотни людей положим. А если осторожно, продуманно… Ну, ты меня понимаешь?

— Стараюсь понять, — ворчливо произнес комиссар. — Хочу понять и не хочу мешать тебе, Прохор Севастьянович. Но о бардаке, который тут развели, обязан сообщить в политдонесении.

— Потерпи, — попросил Порошин. — Не в службу, а в дружбу. Дней через пять сообщишь. Иначе понаедут комиссии, поднимут треск, заставят стрелять. Толку никакого, лишь итальянцев насторожат.

— В штабе армии люди не глупей нас с тобой.

— Не глупей, — начал раздражаться Порошин. — Но они со своей колокольни смотрят. Нам та обстановка, которая сейчас на участке, выгодна. Очень выгодна, неужели тебе не ясно? Ты не о высоких материях, о конкретной задаче подумай!

— Подумаю, — с оттенком обиды произнес комиссар. — О высоких материях — это ты зря. Тут не о материях речь, о принципиальной позиции.

— Позиция сейчас одна — бить противника. Вот подойдут два головных батальона, и сразу ударим. С этим ты согласен? Можно готовить приказ?

— Готовь, подпишу, — кивнул комиссар. — Руководить кто будет?

— Сам. Первая операция, притом — важная. Плацдарм с господствующей высотой: за это нам десять раз спасибо скажут, если получится. На ту сторону Бесстужева с его батальоном пошлем.

— Можно командира полка послать. Надежный. По крайней мере будет с кого спросить.

— Сами с себя спросим. Командиры полков новые, я их в деле не видел, а Бесстужева хорошо знаю.

— Ты его вообще в гении записал.

— Не в гении, командир он умелый. Злой, напористый. И главное — головой воюет.

— Решено, — согласился комиссар. — Но политдонесение я все-таки отправлю. Торопиться не буду, а о майоре сообщу, тут уж ты как хочешь. Это моя обязанность.

За три спокойных месяца, пока дивизия формировалась в тылу, Игорь Булгаков отъелся и отоспался. Каждое утро и вечер ходил в спортивный городок, крутился на турнике, прыгал через «коня». Сам чувствовал, как возмужал, как налились силой и будто стальными сделались мускулы. Гимнастерку пришлось взять на номер больше.

Раньше мечтал, чтобы скорей росла борода, хотел посолиднеть. Теперь волос пошел так густо, что приходилось бриться через день, и это надоедало.

Шофер Гиви, получивший звание сержанта, совсем обленился. Ночью храпел, днем дремал на солнцепеке, поглаживая брюхо, шевеля щетинистыми усиками и мурлыча, как сытый кот. В спортивный городок он не наведывался, по вечерам исчезал часа на четыре, когда возвращался, от него попахивало спиртным и духами.

В начале формирования Игорь просил направить его политруком в батальон капитана Бесстужева или в дивизионную разведку, но генерал Порошин сказал решительно: «Куда тебе в строй, у тебя нога сломана. Катайся в драндулете со своим грузином». Сам выбрал ему должность инструктора политотдела дивизии по работе среди войск противника. Титул был пышный, а обязанности — не бей лежачего. Игорь получил крытый грузовик с радиоусилителем и громкоговорителями. В грузовике разместился весь штат: он сам, Гиви, радиотехник и переводчик, выполнявший по совместительству обязанности машинистки, благо печатать было пока нечего.

Игорь догадывался, что Прохор Севастьянович нарочно держит его поближе к себе. Как-никак, знакомы они еще с довоенной поры. Генерал Порошин, резковатый на людях, заходил порой к Булгакову «отвести душу», повздыхать о Степане Степановиче, послушать, что пишет Настя. Один раз даже велел Игорю получить причитающиеся командиру дивизии продукты и послать их с оказией в Москву, Евгении Константиновне. Это тронуло Игоря — не забывает старуху, хоть и чужая.