Михаил Соколов - Грозное лето

Самсонов вспомнил эту молодость, жиганул коней плеткой, а своего еще и пришпорил, и помчались они во весь конский опор по цветочному раздолью, как ветер, навстречу солнцу, и горам, и небу, и всему белому свету, и исчезли, словно растворились в иссиня-лиловой дымке…

И вот все осталось позади и кажется сейчас таким далеким-далеким, словно ничего вообще и не было.

Близкой стала война. Она была почти рядом, со всеми своими черными спутниками — ратными тяготами, горем, кровью, смертью, и перед ней померкли не только все краски жизни, а и сама жизнь повисла на волоске, и никто не знал, где этот волосок оборвется и когда…

И Самсонов сказал: «Черт знает что за вздор лезет в голову. Война есть война, и раскладывать по полочкам, что в ней хорошего, а что плохого, — глупость. На войне хорошего не бывает».

Вошел дежурный офицер, принес пакет и сказал:

— От полковника Крымова, ваше превосходительство.

Самсонов вскрыл пакет, достал письмо и прочитал:

«…От Монтово в сторону Гильгенбурга и Лаутенбурга установлено продвижение неприятельских колонн пехоты, артиллерии и конницы. Кроме того, замечено движение ландверов на линии Страсбург — Лаутенбург, части Мюльмана. Таким образом, на нашем левом фланге идет определенное накапливание сил противника — и следует ожидать здесь атаки наших корпусов. А командиры сих корпусов, первого и двадцать третьего, как я вам докладывал, весьма ненадежные…

Кавдивизия Роопа и Любомирова топчется на месте, по два-три раза переходят речку Грушку туда-сюда, так как оперативные работники штаба путают направление…»

Самсонов увидел в конверте отдельную записку, извлек ее и прочитал то, что Крымов сообщал в неофициальном порядке: «Поручик Листов по пути в расположение своих войск после рейда по тылам противника освободил колонну пленных нижних чинов наших, захваченных противником в одной из польских деревень, но избил плеткой вахмистра за то, что последний наказал нижнего чина за противовоенный разговор. Вахмистр передал мне, что поручик Листов сам иногда ведет подобные разговоры. По-моему, он — социалист, но хорошо законспирированный…»

Самсонов удивился: «Поручик Листов — социалист? Глупость же! Социалисты голосовали в Думе против военных кредитов, против войны, а Листов — храбрец и отменно исполняет свой долг перед престолом и отечеством. Конечно, рукоприкладство недостойно офицера, но то, что он наказал вахмистра, еще не очень много говорит о его принадлежности к социалистам. Нет, полковник Крымов, я вам не верю. Более того: вы не очень достойно представляли меня, как положено вам по должности генерала, и занимаетесь черт знает чем. Так было и в Туркестане».

И сказал дежурному офицеру:

— Пригласите ко мне начальника оперативного отдела, полковника Вялова.

— Но, ваше превосходительство, в приемной — поручик Листов, который доставил пакет, ждет, когда вы соблаговолите принять его, — сказал дежурный офицер.

Самсонов удивленно посмотрел на него и подумал: «Крымов велел доставить Листову пакет, в котором имеется донос на него же! Как же это называется, полковник? Это ведь издевательство над офицером, к тому же моим личным разведчиком, к тому же отменным солдатом. Это возмутительно и противно чести моего доверенного, занимающего место генерала…»

И изменил приказание:

— Пригласите поручика. Полковника Вялова пока не приглашайте.

— Слушаюсь.

Андрей Листов вошел в кабинет, когда Самсонов умывался в своей келье-спальне, и услышал хрипловатый голос:

— Присаживайтесь, поручик, в ногах правды нет, а я тем временем поколдую над самоваром, — остыл, кажется, хотя угольки еще тлеют. А хотите освежиться с дороги, прошу сюда.

— Благодарю, ваше превосходительство, — ответил Андрей, но, оглядев себя, пришел в ужас: физиономия — словно год бритвы не видала, сапоги — в рыжей пыли, на брюках, на коленях — какие-то предательские пятна, и руки были в чернилах, как у школьника, и вообще — весь он, как ему казалось, был далеко не уставного вида, не в пример щеголю — дежурному поручику, и оставалось лишь пожалеть, что в приемной не сидел Александр Орлов: тот наверное же отправил бы его прямым сообщением если не в баню, то — к штабному брадобрею, да еще в цейхгауз, переодеться во все свежее.

Он, конечно, немного преувеличивал: вид у него был обыкновенный, походный, лишь сапоги были немного припудрены рыжей пылью, но ведь не с бала ехал, а из рейда по тылам противника и не имел времени привести себя в надлежащий вид.

Но теперь уже делать было нечего, и он оправил защитного цвета гимнастерку, портупеи подтянул, на планшетку глянул и беспокойно сел на венский стул в ожидании Самсонова и для чего-то подкрутил пшеничные усики-стрелки, как будто в них было все дело. Но, увидев на стене большую карту, исчерканную красными, синими линиями, кружочками, эллипсами, пунктирами и утыканную флажками синими и красными, встал, подошел к ней и, вынув из планшетки свою карту, развернул ее и стал сличать ее с тем, что было обозначено на карте командующего.

И не заметил, как вошел Самсонов с двумя стаканами чая в руках на простых деревенских блюдцах и с пачкой печенья под мышкой, водрузил все это на свои места на столе и пригласил Листова:

— Ошибки нашли, поручик? Потом исправите, а пока прошу к столу, погреемся чайком. Ночь-то прохладная, и я что-то продрог.

— Благодарю, ваше превосходительство, — ответил Андрей и, посмотрев на свои руки, виновато произнес: — Хорошо, что нет штабс-капитана Орлова. Попало бы мне сверх всякого устава, что явился к командующему в таком слишком походном виде. Я ведь прямо с дороги.

— Я вижу, что не с бала, — добродушно заметил Самсонов. — Можете умыться в моей комнате.

Через считанные минуты Андрей был что новый пятак: посвежевший, в блестевших сапогах, без единого пятнышка на брюках, и Самсонов усмехнулся и сказал:

— Чай, кажется, немного остыл, хотя самовар покоится под одеялом, один краник выглядывает. Да, действительно жаль, что штабс-капитана Орлова нет, было бы почти полное донское землячество. Поехал к главнокомандующему и пропал, в разведчика превратился, как сказал генерал-квартирмейстер Леонтьев по телефону. Впрочем: лучше худой разведчик, чем слепой штабист… Ну-с, докладывайте, поручик, что узнали, — перешел Самсонов на официальный тон.

Андрей успел отпить глоток-два чая и поставил стакан на стол, но Самсонов придвинул пачку печенья и сказал:

— Докладывайте и угощайтесь. Печенье не ахти какое, но все же… У командиров корпусов и того нет, по милости наших интендантов. А как у нижних чинов? — спросил он.

— Плохо, ваше превосходительство. Иные части на сухарях держатся. За такие упущения интендантов следует предавать военно-полевому суду.