Михаил Соколов - Грозное лето

— Невероятно, — произнес царь после долгого молчания. — Ренненкампф — волевой генерал, я знаю, герой Гумбинена… Как же он мог не помочь генералу Самсонову? Какова судьба генерала Самсонова? Мартоса? Клюева?

Сухомлинов подумал: «Мои слова при прежнем докладе не возымели действия» — и ответил:

— Дерзну повторить, ваше величество, что лично Ренненкампф к победе при Гумбинене не имеет никакого отношения. Его даже командиры корпусов не смогли найти на поле боя, чтобы посоветоваться. Победа при Гумбинене совершена преданными вашему величеству доблестными русскими нижними чинами и их непосредственными командирами-офицерами. А теперь и им, храбрецам нашим, придется отступать, ибо немцы непременно попытаются атаковать и первую нашу армию, тем более что они получили три свежих корпуса, снятых с западного театра…

— Вы не отвечаете на мой вопрос, Владимир Александрович. Что-нибудь случилось с Мартосом и Клюевым? Обыватели говорят, что они мертвы. А ставка молчит. То есть пока ничего не может сказать официально.

И Сухомлинов сказал взволнованно, хотя и сдержанно:

— Мартос и Клюев, кажется, живы, но пленены. Что касается Самсонова, то полагаю, судя по его письму ко мне… Вы понимаете, ваше величество, что человек, который просит побеспокоиться о его семье… Не смог он снести такого горя и просил меня передать вашему величеству, что он честно исполнял свой сыновний долг перед престолом и отечеством. Исполнял, — вы догадываетесь, ваше величество, когда говорят такие слова. Я полагаю, что Александра Васильевича с нами уже нет…

Царь стал непроницаем и ходил по кабинету, опустив голову и держа в руке длинную турецкую папиросу, и ни о чем более не спрашивал. Потом положил папиросу в пепельницу, сильно прижал ее к донышку и сказал не очень громко и как бы печально, или на самом деле печально, — Сухомлинов не понял:

— Напрасно Александр Васильевич это сделал. На такой большой войне не всегда бывают победы.

Сухомлинов был потрясен: царь не особенно жаловал Самсонова вниманием и был недоволен его медлительностью в продвижении в Восточной Пруссии и вот — такие слова. Или это всего лишь — дань традиции: не говорить плохо о покойнике?

И сказал то, что оглашать не намеревался:

— Генерал Самсонов коленопреклоненно просил ваше величество верить ему, что он ни в чем не повинен и честно исполнял свой долг перед престолом и отечеством. Я получил от него письмо. Грустное и трогательное. Ему не помог Ренненкампф, в частности хан Нахичеванский со своей великолепной кавалерией, которая одна могла разгромить все тылы противника и выйти на соединение со второй армией Самсонова еще пять дней тому назад. А Александр Васильевич так верил, что первая армия идет к нему на соединение, о чем твердил Жилинский.

— А почему генерал Шейдеман стоит возле Летцена, когда ему надлежит быть в районе Бишофсбурга, в соединении с правым крылом своей армии, с Благовещенским? — спросил царь.

— Не могу знать, ваше величество. Корпус генерала Шейдемана был изъят из армии Самсонова, а возвращен ли обратно — мне неведомо.

— Возвращен. Неделю тому назад, мне ставка говорила, — опять не назвал царь имени великого князя и задумчиво заходил взад-вперед по кабинету, продолжая: — Я Александра Васильевича не осуждаю, хотя иногда и выражал неудовольствие его действиями, в частности медлительностью, как мне сообщали.

— Он шел в среднем, ваше величество, по двадцать верст в сутки. По песчаным дорогам — это очень хорошо, — заметил Сухомлинов.

— Да, я знаю и поэтому не осуждаю его. Он честно исполнял свой долг. И исполнил его до конца. Побеспокойтесь о его семье, пожалуйста.

— Слушаюсь, ваше величество. Непременно побеспокоюсь, — ответил Сухомлинов с готовностью.

— А для выяснения обстоятельств гибели корпусов Мартоса и Клюева я повелю назначить правительственную комиссию… Как вы полагаете, Владимир Александрович, кого бы можно назначить на пост председателя комиссии? Давайте посмотрим в список генералов, — сказал он и, раскрыв лежавшую на столе алфавитную книжечку, прочитал первую попавшуюся под руку фамилию генерала Пантелеева и заключил: — Вот его и назначить. Как вы к этому относитесь?

Сухомлинов не знал, что и ответить. Царь еще не получил официального донесения великого князя, а уже решил создать правительственную комиссию для расследования причин катастрофы второй армии. Узнай об этом великий князь — наверняка подумает, что это — козни военного министра. И хотел сказать, что генерал Пантелеев не очень-то объективно может изложить события, да царь продолжал:

— Вам не нравится фамилия генерала Пантелеева?

— Я полагаю, ваше величество, что генерал Пантелеев может изложить суть дела чисто формально и не рискнет назвать некоторые вещи своими именами.

— Что вы имеете в виду?

— Генерала Ренненкампфа и командование. Высшее. Оно более всего повинно в катастрофе второй армии, — наконец сказал Сухомлинов главное, что намеревался сказать. И затаил дыхание: что-то будет?

Но ничего не было. Царь сделал вид, что не придал значения его словам, а по-прежнему стоял у стола, перелистывал книжечку как бы в задумчивости и синим карандашом неторопливо перечеркивал какие-то фамилии.

Сухомлинов весь глазами был возле книжечки и определял: «Артамонова вычеркнул. А это — Благовещенского… А это — Жилинского…»

Царь, не прерывая того, что делал, спросил:

— В Петербурге ходят слухи о том, что Франция может заключить сепаратный мир. Сазонов сказал мне в телефон, что у него и у вас был Палеолог. Не говорил ли он вам что-нибудь в этом смысле?

— Наоборот, ваше величество, Палеолог очень беспокоился, чтобы Россия не заключила сепаратного мира с Германией, но я надлежаще успокоил его, напомнив слова вашего величества о том, что Россия будет воевать до последнего солдата. Но у Палеолога есть какие-то сведения относительно замыслов противника. Если вы позволите, я назову настораживающий факт…

— Говорите.

И Сухомлинов рассказал о том, что говорил ему Палеолог о Васильчиковой, от себя добавив:

— Я полагаю, ваше величество, что тут затевается нечто коварное: наша разведка тоже сообщает, что Марию Васильчикову намереваются отправить из Вены в Петербург с какой-то тайной миссией относительно продолжения войны, — сказал Сухомлинов, сильно преувеличив сообщение своей разведки.

Царь как бы и не слушал его особенно, а продолжал медленно перелистывать книжечку с фамилиями генералов и неторопливо перечеркивал их. И неожиданно заметил как бы между делом:

— А вы напрасно тогда, Владимир Александрович, в июле, не согласились со мной, когда я решал вопрос о верховном командовании, и пошли против меня. Сейчас все могло быть иначе. Вы согласны теперь, что я был прав?