Михаил Соколов - Грозное лето

— Генерал Жилинский, каковы силы вашего театра и сроки их сосредоточения?

И тогда Жилинский блеснул:

— Первая армия, за вычетом оставляемых для караульных служб, будет иметь к концу двенадцатого дня мобилизации девяносто шесть батальонов и сто шесть эскадронов и сотен, в составе: двадцатого корпуса генерала Смирнова, состоящего из двадцать восьмой дивизии генерала Лашкевича, двадцать девятой — генерала Розеншильда-Паулина, пятого авиаотряда и пятой стрелковой бригады, которую, однако, всего лучше подчинить четвертому корпусу, как находящуюся в его районе; третьего корпуса генерала Епанчина, состоящего из двадцать пятой дивизии генерала Булгакова и двадцать седьмой — генерала Адариди; наконец, четвертого корпуса генерала Алиева, состоящего из сороковой дивизии генерала Короткевича и тридцатой — генерала Колянковича. Орудий всего — четыреста два, кавалерии — пять с половиной дивизий… Продолжать докладывать о второй армии, ваше высочество? — спросил Жилинский.

— Продолжайте.

Жилинский незаметно перевел вздох и продолжал:

— Вторая армия, также за вычетом оставляемых для караульных служб частей, будет иметь сто пятьдесят восемь батальонов и семьдесят два эскадрона и сотни, орудий — шестьсот двадцать шесть, в составе: второго корпуса генерала Шейдемана, состоящего из двадцать шестой дивизии генерала Порецкого, сорок третьей — генерала Слюсаренко и второго авиаотряда; шестого корпуса генерала Благовещенского, состоящего из четвертой дивизии генерала Комарова, шестнадцатой — генерала Рихтера и двадцать третьего авиаотряда и приданной корпусу армейской кавалерийской дивизии генерала Толпыго; тринадцатого корпуса генерала Клюева, изъятого из юго-западного театра и состоящего из первой дивизии генерала Угрюмова, тридцать шестой — генерала Преженцева и двадцать первого авиаотряда; пятнадцатого корпуса генерала Мартоса, состоящего из шестой дивизии генерала Торклуса, восьмой — генерала Фитингофа и пятнадцатого авиаотряда; двадцать третьего корпуса генерала Кондратовича, срстоящего из второй дивизии генерала Мингина и третьей гвардейской — генерала Сиреллиуса, оставленной пока в Варшаве, и первой бригады генерала Васильева, находящейся на марше к Варшаве; наконец, первого армейского корпуса генерала Артамонова, состоящего из двадцать второй дивизии генерала Душкевича и двадцать четвертой — генерала Рещикова, обе трехполкового состава, и шестой и пятнадцатой армейских кавалерийских дивизий генералов Роопа и Любомирова. Тринадцатый корпус подойдет через четыре дня. Пятнадцатая и шестая кавалерийские дивизии подойдут через три дня. Первый армейский и первый гвардейский будут включены в боевой состав армии по вашему повелению, ваше высочество… У меня все, — закончил Жилинский с полным сознанием исполненного долга.

Великий князь все время ходил, опустив глаза и слушая внимательно, а все следили за ним, высоченным и тощим, как зачарованные, боясь переглянуться с соседом: мол, блеснул Жилинский.

Великий князь первым нарушил воцарившуюся тишину:

— Гвардейский корпус оставить в Варшаве. Первый армейский не выдвигать далее Сольдау. — А Ренненкампфу не без язвительности сказал: — Вот как надлежит докладывать мне, генерал.

— Слушаюсь, ваше высочество, — произнес Ренненкампф так бодро, как будто получил августейшую похвалу.

Великий князь мягко продолжал:

— Что у противника будет, Яков Григорьевич?

— Четыре корпуса, численностью в сто батальонов, плюс ландверные дивизии Унгерна и Гольца, плюс гарнизоны крепостей: Кенигсберга из тридцати тысяч штыков; Грауденец — бригады ландверов из шести батальонов: Торн — двадцатой ландверной бригады; Летцена — пяти ландверных батальонов. Для полного сосредоточения армии генерала Самсонова у границ противника, на всем ее протяжении, длина коего равна ста семидесяти верстам, нам необходимо семь дней, дабы начать атаку вместе с первой армией.

— То есть задержать наступление первой армии? — спросил великий князь, не назвав Ренненкампфа как командующего.

Жилинский ответил:

— Никак нет, ваше высочество: первая армия может приступить к активным действиям через три дня после рекогносцировки противника, в частности кавалерией хана Нахичеванского.

— Гм, — задумался великий князь и, вытянувшись во весь рост, спросил у Янушкевича: — А вы как полагаете, Николай Николаевич?

— Полагаю, ваше высочество, что Яков Григорьевич прав: порознь атаковать Притвица нам неспособно, он сильнее каждой из наших армий, в частности тяжелыми орудиями. К тому же располагает прекрасной сетью железных дорог и может маневрировать, как ему будет угодно.

Жилинский облегченно перевел дух: нет, Янушкевич не изменил ему и вот поддержал. Но согласится ли верховный с таким планом?

Великий князь пренебрежительно сказал:

— Относительно железных дорог вам следовало бы прежде обратиться к военному министру, по милости коего мы разрушили то, что было, и не построили того, что должно было построить. Как, впрочем, и крепости: старые почти все разрушены, а новые не построили, и остались мы с Брест-Литовской — на севере, Ново-Георгиевской — на юге и Осовцем — в центре.

Янушкевич заступился за Сухомлинова:

— Немцы переделали все свои крепости на границе с нами, ваше высочество. Нам крайне надлежало сделать то же, но мы не успели.

— Да, — произнес великий князь и жестко сжал маленькие губы, отчего бородка-клинышек его тоже как бы сжалась и стала совсем острой. Но в следующую секунду он недобро посмотрел на начальника главного штаба генерала Михнезича, на его высокий лоб с большими залысинами и спросил: — А вы за чем смотрели, генерал? Как вы допустили до подобного?

Генерал Михневич встал и ответил без тени смущения:

— А к нашему гласу и не прислушивались, ваше высочество. Дума просто не утверждала нам, военным, надлежащих ассигнований. Систематически. Только теперь утвердила.

— Бездарности! Планировали войну на… отступление! Под военно-полевой суд подобных субъектов! Лишать постов и воинских званий! — повысил голос великий князь, шагая по кабинету, и все замерли, зная, кого имеет в виду августейший верховный.

И Жилинский затаил дыхание. Да, конечно, в какой-то мере он повинен в том, что составлял планы оборонительных действий на случай войны, но кто сказал, что Сухомлинов был не прав, желая перевооружить армию на более совершенной основе? А кто заставил фактического начальника главного артиллерийского управления, великого князя Сергея Михайловича, начать вооружение армии тяжелой артиллерией и пулеметами? Или заставил министерство путей сообщения усилить подвижной состав, паровозную тягу и общую провозоспособность дорог, ведших к западным границам? Или закупил большое количество аэропланов? Или заставил промышленников делать тяжелые собственные пушки и так далее? Ничего этого великий князь ведь не знал, ничем подобным до войны не интересовался, кроме своей гвардии, как не знал и штабных дел, не принимая решительно ни в каких мероприятиях личного участия, — что же теперь-то гневаться и искать виноватых?