Виктор Савин - Чарусские лесорубы

На середину зала с высокой белокурой девушкой вышел комсорг Яков Мохов, коренастый, широкоплечий, в сером просторном костюме, с комсомольским значком и рубиновой звездочкой на лацкане пиджака. Он попросил гармониста сыграть вальс «Осенний сон».

Тот кивнул головой и заиграл.

Мохов первый закружился со своей подругой.

Лиза подошла к Зырянову. Глаза ее искрились необыкновенным блеском.

— Идемте станцуем, — сказала она запросто, подавая ему руку.

Он вышел с ней в круг. Танцевала она легко и плавно, на носочках, тонкая, грациозная, чуть откинув голову назад.

— Вы любите этот вальс? — спросил он.

— Очень.

— А вы, девушки, молодцы! В таком зале теперь можно и балы устраивать.

— Не разговаривайте, — шепнула она ему в ухо, обдавая горячим дыханием. — Я не люблю разговаривать во время танца.

По окончании вальса он слегка поклонился ей, отвел в сторону, хотел завести разговор, но она тут же убежала к Пане, по-прежнему стоявшей за спиной баяниста.

Когда начался следующий танец, Зырянов решил сам пригласить Лизу, но она подошла к статному красивому парню — лесорубу из Сотого квартала Николаю Гущину — и повела его в круг.

Зырянова это сильно огорчило. Он одиноко стоял в сторонке у стены, нарядные пары плыли у него перед глазами, сливаясь, точно на кружале, в одну сплошную яркую массу.

Лиза ни разу не взглянула на Зырянова, а потом со своим новым знакомым вышла на улицу.

Затем она выходила в круг еще с несколькими парнями, каждого выбирала сама и со всеми вела себя непринужденно, как со своими старыми друзьями.

«Какая-то странная! — подумал Зырянов. — Первая пригласила на вальс, а теперь даже не смотрит. Наверно, я плохо танцую».

Начался следующий танец. К Зырянову подошла Паня.

— Айдате со мной.

Он хотел отказаться, у него не было желания танцевать с другими, но Паня настояла. Танцевала она неуклюже, сбивалась с такта, скоро устала и, не дождавшись конца вальса, вывела Зырянова из круга и повлекла в коридор, из коридора на улицу.

— Идемте, я вам что-то скажу по секрету.

На улице, после яркого электрического света, было совершенно темно. Отведя Зырянова в сторону, она сказала:

— Лизка шибко задавучая. С мужиками, как кошка с мышкой, играет. Поволынит, раскалит человека, потом кинет. Я ее хорошо знаю. Мы с ней в Казахстане вместе работали. Я не такая. Дружите лучше со мной.

— Нет, нет, что вы! — отшатнулся от нее Зырянов. — Я ни с кем не ищу дружбы.

И пошел в красный уголок.

Когда проходил мимо окон и попал в полосу света, его заметил все еще сидевший на бревнышке Харитон Богданов, окликнул:

— Эй, замполит!

Натыкаясь во тьме на пни-колодины, замполит подошел к Богданову.

— Что вы тут сидите? Идемте в красный уголок.

— Денег мне надо, замполит.

— Каких денег?

— Известно каких, бумажных.

— Сколько надо?

— Четыреста.

— Куда вам такую уйму денег?

— Да вот, видишь ли, гармошку покупаю.

— Вы разве играете?

— Мало-мало кумекаю. Давно я когда-то играл. Теперь снова желание появилось. Раньше у меня хорошая была гармошка, певучая. Возле нашей деревни озерко стояло, а вокруг ракитки, песочек. Уйду туда с гармошкой — и на сердце легко станет. Вода тихая, спокойная, видно, как рыбешка всплеснется, а в другом конце в камышах утки полощутся. Сижу, играю. Уже стемнеет. Подойдет ко мне Аксинья…

— Это кто, невеста ваша, жена?

— Ну, мало ли кто. Тебе зачем знать. Аксинья — и все.

И Харитон сразу нахмурился, подобрался.

— Ну, ну. Продолжайте, — тихо, задушевно молвил Борис Лаврович, поняв, что некстати перебил человека.

— А что продолжать? Это я себе рассказывал. В уме было, на язык запросилось.

— Вот и хорошо! Если что-то на сердце есть, выскажешься и полегчает.

Замполит присел рядом на бревнышко, дотронулся рукой до плеча Харитона.

— Я вот скажу про себя. Когда был на фронте, трудно приходилось. Враг лез на Москву. Видишь, бывало, как гибнут лучшие твои друзья-товарищи: справа, слева — и в пылу, вгорячах глубокой утраты не чувствуешь, только злоба в тебе растет, ненависть. А потом, как кончится сражение, вдруг почувствуешь себя сиротой: того нет, другого нет. А какие были парни! Боль на сердце навалится, тоска. И в жизни будто ничему не рад. А подойдут к тебе оставшиеся в живых, собьются в кружок, поговоришь с ними — и снова чувствуешь себя бойцом. Как ни говори, Богданов, а на людях легче переживать потери, неудачи. На людях, говорят, и смерть красна. А вы, почему-то, сторонитесь людей…

Богданов глубоко, с шумом вздохнул.

— Эх, человек! Ну, что ты лезешь ко мне в душу? Я у тебя денег прошу. Отказать хочешь — так отказывай сразу. Я тогда к директору пойду, в Чарус. Если и там ничего не выгорит — я вам больше не работник. Был козырный туз, да показал картуз.

— Постойте, Богданов, не горячитесь… Разве вам не дали еще гармонь? Мы для всех общежитий приобрели музыкальные инструменты: патефоны, гармони, гитары, балалайки.

— Мне надо свою собственную, чтобы я мог играть, когда мне захочется. Уйду куда-нибудь в сторону подальше от людей и поиграю про то, что у меня на сердце… Гармошку я уже приглядел, присватал: тальянка двухрядная, парнишка продает.

— Ну ладно, зайдите завтра в контору.

— Благодарствую.

Зырянов возвратился в красный уголок. Там все плясали кадриль, стенка, на стенку. За распорядителя был Фетис Федорович. Он задавал тон, выкрикивая фигуры, какие надо танцевать по порядку, и показывал, как их выполнять. В паре у Березина была Лиза Медникова. Он не по-стариковски, легко повертывал свою партнершу. Увидев вошедшего Зырянова, сказал:

— Ну-ка, Борис Лаврович, смени старика!

Лиза сама подбежала к Зырянову, схватила за руку и повлекла на середину зала.

— Где вы были? — спросила она с упреком. — Эх, Борис, Борис! Я думала, вы ушли совсем.

Он почувствовал, как ее горячая ладонь сжала его руку. Он с благодарностью взглянул Лизе в глаза, она в ответ ласково улыбнулась.

— Я завтра должен уехать в Чарус, — сообщил он как будто что-то очень важное, значительное.

— Почему? — удивилась она.

— Там дела.

— Но вы еще приедете сюда?

— Обязательно, обязательно.

— Ну да, у вас шесть участков, вам везде надо побывать.

В ее голосе он услышал иронию. В самый разгар танцев, когда время давно перевалило за полночь, Березин отозвал Мохова в сторонку.

— Яков, пора кончать! Начало сделано. Теперь смотри, чтобы красный уголок не пустовал. Составь план работы, приди ко мне и покажи. Потом мы его обсудим на партийной группе.

— Ладно, Фетис Федорович… Мы еще немножко потанцуем. Завтра ведь выходной!

— Мне не жалко, веселитесь. Я уйду, так чтобы беспорядка тут не было.

— Об этом не беспокойтесь, Фетис Федорович.