Виктор Савин - Чарусские лесорубы

И вдруг откуда-то непрошеная возникла мысль: «Иди на Моховое. Там тебя примут, приютят». И кто-то будто даже взял его под руку, повел. Сделав несколько шагов, Багрянцев остановился, словно от кого-то невидимого отмахнулся, повернул обратно.

«Пойду к Шайдурову, — сказал он себе. — Иван Александрович примет, не откажет».

Огня в доме Шайдуровых уже не было. Николай Георгиевич легонько постучал в окно. Распахнулись створки. В темноте показалось бородатое лицо хозяина.

— Кто здесь? — спросил старый лесоруб.

— Это я, Багрянцев. Пустите ночевать.

В доме тотчас же вспыхнул свет. И когда вошел в помещение, жена Шайдурова уже хлопотала возле печки, наливая воду в самовар.

Иван Александрович был рад гостю.

— Давно мы не виделись, — заговорил Шайдуров, присаживаясь возле стола. — Давай покалякаем.

Заметив, что Багрянцев чем-то расстроен, Иван Александрович сказал жене:

— Давай-ка, мать, поторапливай самовар. Да пошарь в залавке, нет ли там у тебя в бутылке «святой водички».

— Я не могу пить, — сказал Багрянцев.

— Вот те на! С каких это пор? Я слышал, вы там, на Моховом, с Ошурковым…

— Я решил больше не пить, — перебил его Багрянцев. — Довольно чертей тешить!

— Вот это — резонно, Николай Георгиевич. Приветствую. — И тяжелая, точно свинцовая, рука старого лесоруба легла на плечо Багрянцева.

За чаем в тихой домашней обстановке Николай Георгиевич словно поотмяк, на сердце потеплело. Он рассказал Шайдуровым, что снова переводится в Чарус, в новые лесосеки. Все это хорошо. Только вот беда. — жена, Нина Андреевна, отказалась от него, не разрешила даже войти в квартиру, взглянуть на детей. Понятно, во всем виноват он сам. Куда теперь пойти? Где приклонить голову?

— Живите пока у нас, — сказал Шайдуров. — Поставим вам кровать — и живите, пожалуйста.

— Ну да, — подхватила жена лесоруба. — Места хватит. А там, глядишь, помиритесь с Ниной Андреевной. Не враг же она себе, детям.

Нина Андреевна сидела у раскрытого окна. Был тихий вечер. Вода в озере казалась глянцевито-розовой; седые ели на другом берегу, окрашенные в бордовый цвет, отражались в воде, как в зеркале. Тишина и покой, окружавшие поселок лесорубов, вызывали щемящую тоску.

Озеро постепенно стало бледнеть, гаснуть; правая лесистая сторона его уже посинела, фиолетовые прожилки побежали к левому берегу. С краю поселка послышалась могучая песня: «Славное море, священный Байкал»… Нина Андреевна подумала, что кто-то включил радиоприемник, — так хороша была песня!

На тропинке перед медпунктом появился Борис Лаврович.

— Слушаете? — спросил он. — Хорошо поют, да? Это в доме Шайдуровых. Замечательный хор!

Увидев у порога Зырянова, девочки кинулись к нему. Он дал им по шоколадной конфетке, приласкал. Затем обратился к Нине Андреевне:

— Видите, сорвал с пальца кожу. Залейте, пожалуйста, йодом.

Багрянцева пошла в медпункт, Зырянов — за ней.

Сидя на топчане, накрытом простыней, держа перед собой забинтованный палец, он начал очень трудный для него разговор:

— Нина Андреевна, партийное бюро решило послать вас агитатором в новые лесосеки. Там мастер горячо взялся за дело. Однако ему нужна помощь. Надо наладить выпуск стенной газеты, проводить беседы. Делянки новые, и народ новый, недавно прибывший. С ним надо работать. В обед люди с удовольствием послушают агитатора. Времени у вас достаточно. Теперь ведь на каждом лесоучастке будет свой медпункт. Ездить по другим лесоучасткам вам не придется.

— Я понимаю все это, но мне неудобно ходить туда, где мой муж, — смущенная, сказала Нина Андреевна. — Лучше пошлите меня в бараки, в общежития… Ну, вы понимаете?..

— Понимаю, Нина Андреевна. Но больше послать некого. Все коммунисты заняты по горло.

— Что ж, раз решило бюро, попробую, — согласилась Багрянцева.

На другой день замполит сопровождал Нину Андреевну в делянки. Шли по ответвлению лежневой дороги вокруг озера, в гущу ельника, который издали походил на синюю гору. Багрянцева молчала, на вопросы Зырянова отвечала коротко, односложно. На ее щеках горел румянец. Видно было, что она волнуется.

По обе стороны дороги начались лесосеки, отделенные одна от другой узкими лесными кулисами. На одном из вырубов среди пней и одиноких тощих рябинок стоял досчатый вагончик на бревенчатых полозьях. Рядом с ним на колесах с резиновыми покрышками находился кирпичного цвета вагончик передвижной электрической станции «ПЭС-40». Толстые провода от электростанции, подвешенные на оголенные деревья, лучами расходились в делянки, откуда слышалось жужжание электропил, грохот падающих лесин.

Подошли к костру, над которым на перекладинах висели чугунные котлы с ушками, похожие на полушария.

— Скоро обед? — спросил замполит пожилую женщину в белом халате.

— У меня уже все готово: суп, каша, чай, — ответила повариха. — Раньше на обед собирались кому как вздумается, а теперь раньше двенадцати часов никто не бросает работу. Вон часы нарочно повесили. В двенадцать часов ударю в железину, народ и пойдет…

— Строгого дали вам мастера?

— А без строгости с нашим братом нельзя. Вначале тут всякий считал себя хозяином, всякий распоряжался. Которые с утра придут на работу, сядут возле костра и сидят до обеда, пальчиком в лесу не ударят. А потом жалуются — заработки малы, нормы высокие. Николай Георгиевич молодец, даст людям задание, а потом спросит.

Нина Андреевна пошла в вагончик. Посредине его стояла холодная железная печка, вокруг голых грязных стен — скамейки. В углу у окошечка такой же голый и грязный столик, на котором лежали счеты и старый распухший справочник по разделке древесины.

Вскоре в вагончик вошел и Зырянов.

— Борис Лаврович, — обратилась к нему Багрянцева, — неужели в леспромхозе нет никаких плакатов? Смотрите, какая тут запущенность.

— Видимо, Николаю Георгиевичу еще некогда было заняться. Летом вагончик обычно пустует, рабочие прячутся в нем лишь от дождя, а зимой приходят обогреваться.

— Тогда здесь надо сделать красный уголок.

— Правильно! Вот и займитесь этим, Нина Андреевна. У нас найдутся и плакаты и лозунги. Тут надо только руки приложить.

Ровно в двенадцать часов повариха ударила в железный брус, висевший у дверей вагончика. Последний раз вздрогнула вся живая, напряженная электростанция и замерла; из нее вышел в замасленной одежде электромеханик и направился к костру, возле которого стоял длинный на козлах стол с посудой, с буханками хлеба, с весами. Гуськом из леса стали подходить рабочие.

С замиранием сердца поглядывала Багрянцева в лес, туда, откуда приходили лесозаготовители. Она не ждала встречи с мужем, не стремилась к ней, но почему-то при мысли о том, что встреча с ним неизбежна, испытывала волнение.