Виктор Савин - Чарусские лесорубы

— Куда тебе спешить? Посиди, — говорит она. — Может, Паня скоро вернется из Сотого квартала, забежит сюда.

— И чого ей надо в том Сотом квартале?

— Пошла — значит, дело есть. Зря люди не станут ноги маять. А что, Григорий, ты все еще не приловчился работать в делянке? — спросила вдруг тетя Фрося.

— Ни, — потупясь, ответил Синько.

— Как же это так плошаешь, парень? В твои-то годы я в лесу мужиков за пояс затыкала. Выйду в лесосеку, чувствую, как у меня щеки горят, по всему телу будто огонь разливается, руки чешутся — работы просят. Иногда случится два-три дня гулять без дела, так места себе не находишь… Теперь вот работать в лесу врачи не разрешают, сын в каждом письме только и пишет: «Ты, мама, береги себя. Сердце у человека — не мотор, испортишь — новое не вставишь. Я вот скоро окончу институт, устроюсь на работу и заберу тебя к себе…» Один он у меня остался, а было три. Два сына голову сложили на войне. Кабы не сын — никого бы не послушала, не ушла из делянки сюда, мышей караулить… Скажи, Григорий, почему у тебя дело не ладится в лесосеке? Или старанья у тебя нет, или не помогают тебе? Ведь твой заработок — курам на смех. Как собираешься дальше жить? Не век же ты будешь Панькиным иждивенцем.

Синько склонился к своим ботинкам, начал их ощупывать.

— Скоробишь еще, босиком останешься, — заметила тетя Фрося. И продолжала: — Хочешь, Григорий, я пойду с тобой в лес?

Парень вдруг выпрямился, робко заглянул в глаза сторожихе.

— Зачем, тетя Хрося, в лес?

— Вместе поработаем. Я научу тебя. В лесу со сноровкой надо трудиться. На одной силе далеко не уедешь.

— Ни, тетя Хрося! Сам научусь… Я вже сдаю мастеру по пивтора-два кубометра.

— Ну, смотри. Стыдно тебе не выполнять нормы, вон ты какой здоровый. Твоя жизнь, Григорий, вся впереди. От труда никуда не уйдешь, не скроешься. А станешь скрываться — от счастья убежишь.

— Якое в лесу счастье? Тут видмеди счастливы.

— Счастье везде, где живет человек, надо его только найти.

Посидев у очага, поморгав в смущении глазами перед тетей Фросей, Синько распрощался и ушел — сказал, что пойдет «до дому, до общежития», а сам вышел на дорогу, что ведет в Сотый квартал, и стал дожидаться Паньку. Зайдет далеко в лес, постоит, послушает и возвращается в поселок. Постоит на окраине его и снова идет по глухой, безлюдной дороге в лес, стоит, слушает, всматривается в узкий просвет между ельником. А кругом тихо, кругом лес, кругом снег, вверху, над головой, высокое звездное небо и где-то в стороне одинокая луна.

С Паней он увиделся лишь на другой день. Вечером, шагая рядом с ней в столярную мастерскую, он держал в руках завернутые в бумагу еще теплые пирожки и говорил с упреком:

— И чого ты пристала до той Медниковой? Куда вона, туда и ты, як теля без матки… Я вчора стояв, стояв, ждав, ждав, аж ноги к ботинкам примерзли, а ты и не пришла…

— Тебе было скучно без меня?

Синько ничего не ответил, распотрошил сверток, достал пирог и начал его с аппетитом есть. Панька взяла парня под руку, прижалась к нему и заговорила ласково:

— Ты, Гриша, на меня очень обиделся? Хороший ты мой! Я ведь не хотела идти с Лизкой. Она побежала на свидание к Ермакову, а меня в провожатые взяла. Там познакомила меня с Колькой Гущиным.

— Який Колька Гущин? — спросил Григорий, останавливаясь.

— Из Сотого квартала, помощник Ермакова. Он шел в красный уголок на Новинку, а Лизка повернула его обратно, познакомила меня… Ты, Гриша, ничего плохого не думай. Я все время вместе с Лизкой была, даже ни на шаг от нее не отлучалась.

— А чого вы так долго были в Сотом квартале? Я ждав до часу ночи на дороге и не дождався.

— А мы сидели в избе у Ермакова, семечки лущили, чай пили, Ермаков в гармошку играл, так мы слушали. Потом Гущин с Ермаковым проводили нас до самого общежития.

Недоеденный пирог Синько сунул в бумагу, освободил локоть от Панькиной руки и пошел вперед.

— Гриша, голубчик! — поспешила Панька за ним. — Я, ей-же-ей, ни в чем не виновата! Сегодня Лизка снова пошла в Сотый квартал, а я с ней и не думала идти, я к тебе спешила… А ты на меня дуешься.

Она дотронулась до локтя Синько, тот не оттолкнул ее. Она крепко зацепилась за его-руку, снова прижалась к нему.

— Ты не сомневайся во мне, Гришенька. Больше я никуда от тебя не стану уходить. От всех парней стану сторониться… У тебя опять, поди, ноги зябнут?

— Ни, не зябнут, — сказал Синько, раскрывая сверток.

— А пирожки-то, Гриша, с рисом-с мясом, я ведь знаю, ты любишь такие… Вот бы нам с тобой комнатку иметь. Я бы каждый день для тебя пироги стряпала, ты бы у меня как сыр в масле катался.

— Так иды до администрации, проси якийсь-нибудь куток в новых хибарах.

— Мне не дадут, много нас в общежитиях. Вот если бы ты, Гриша, хорошо работал, тебе бы комнату дали. Пошел бы к Зырянову, к замполиту. Он для всех старается жизнь хорошую сделать. Ну, чего ты молчишь, Гриша?

— Ты говоришь, Панька, що пироги-то з мясом-з рисом, а мне один с капустой попался. Надули тебя в столовци, — сказал Синько, комкая промасленную бумагу и кидая ее в сторону.

Перед Октябрьским праздником подводились итоги соревнования лесоучастков, бригад. В контору леспромхоза поступали длинные списки отличников производства. Из районного центра, находящегося от Чаруса почти за сотню километров, был приглашен фотограф, который на директорских лошадях разъезжал по всем лесоучасткам и снимал людей для портретов на доску почета. Это был солидный мужчина в шубе с бобровым воротником, в очках, с огромным желтым портфелем, вмещавшим в себя всякую всячину. Портфель походил на жирного, только что опаленного на костре борова.

В лесосеках на Новинке, когда фотограф разыскивал Лизу Медникову, его приняли чуть ли не за министра. Всем было интересно, зачем такому солидному человеку понадобилась девушка. Да и сама Лиза, когда он подошел к ней, чуть оробела.

— Да, я Медникова, — ответила она, недоуменно поглядывая на очкастого краснощекого человека.

— Так это вы по две-три нормы выполняете? Великолепно! Девушка-богатырь среди дремучего леса, вооруженная передовой техникой. Этот этюд и Москва с пальчиками оборвет.

— А вы кто будете? — спросила Лиза.

— Я — Евгений Чирков, мастер фоторепортажа, сотрудник фотоартели «Художник»… Сейчас я вами займусь.

Он раскрыл портфель, достал треногу, начал ее устанавливать.

— Вы поскорее, — попросила Лиза. — Мне надо работать. Меня ждут.

— Спешить, девушка, некуда. Кстати, как вас звать? Лиза? Великолепно! Сперва сфотографирую вас, потом сделаю групповой снимок, после чего вы поедете со мной.

— Куда?

— По лесу будем ездить. Эту, как ее, электропилу с собой возьмете. По дороге сюда я видел замечательные места, великолепный фон, а к этому фону не хватает только человека. Вы будете позировать, а я снимать.