Николай Асанов - Открыватели дорог

— Садитесь! — пригласил академик, а сам встал из-за стола. — Хотите чаю или кофе?

— Спасибо.

— Спасибо — нет или спасибо — да? — хмуро пошутил Иван Александрович, прошел к двери, приоткрыл: — Марина Саввишна, два стакана крепкого чаю! Я буду занят.

«Да, — размышлял про себя Михаил Борисович, — видно, он давно готовился к этому разговору». Захотелось встать, обойти стол и приподнять газету: «Что под нею? Не мою ли работу читает?» А Гиреев медленно ходил вдоль стены, хмурясь по поводу каких-то своих мыслей, не обращая внимания на Михаила Борисовича. «Мы проработали вместе два десятка лет. Могло быть и так, что я руководил бы всем институтом, а любезнейший Иван Александрович заведовал лабораторией!» — И оборвал себя: так быть не могло! В те дни, когда у него оставалось время для выбора, брать в свои руки институт было опасно. А Гиреев всегда был бесшабашным прожектером, хотя ему почти все удавалось. А может быть, удается именно тем, кто действует по наитию? Кто бесшабашен?

Михаил Борисович, однако, чувствовал, что такое предположение было опасно. Тут легко скатиться к вере в предопределение. Но, ничего не скажешь, Гиреев оказался прав, приняв в свои сильные руки новый институт. А Михаил Борисович так и остался начальником лаборатории, хотя лаборатория и считалась самым важным звеном института…

Его размышления прервали легкие шажки Марины Саввишны: она принесла чай, мельком скользнула опытным взором по их лицам и вышла. Дверь мягко закрылась, щелкнул замок.

Гиреев рассеянно взял стакан, позвенел ложечкой, отпил глоток, не присаживаясь. Красов мрачно подумал: «Э, брат, администрировать тоже нелегко!» Но в это время Гиреев, повернувшись к нему, вдруг спросил:

— Говорят, от вас ушла дочь?

— Не ушла, а увели! — грубовато ответил Михаил Борисович.

— В сущности, это и значит — уйти! — отрезал Гиреев. — Не можете же вы не признать, что она покинула ваш дом из-за несогласия с вами? В противном случае все было бы наоборот: Бронислава Григорьевна в это время ездила бы с Нонной Михайловной по портнихам, у вас было бы сияющее лицо, в институте говорили бы о предстоящей свадьбе, наши жены выбирали бы подарки молодым, ну, а мы, пожилые, завидовали бы Алексею Фаддеевичу и готовились хором кричать: «Горько!» Разве не так?

— Вам бы романы сочинять! — неприязненно произнес Красов.

— Предпочтительнее было бы прочитать вашу исповедь, — задумчиво сказал Гиреев. — Что-нибудь на извечную тему «Отцы и дети». Может быть, вы открыли бы некий иной взгляд на сей конфликт? Например, как некоторые отцы подрывают веру детей в свои моральные качества. Вы не находите?

— Иван Александрович, оставьте, пожалуйста, этот нравоучительный тон! Вы не священник, а я об отпущении грехов не прошу! Если вы считаете, что я должен подать заявление, будто не сработался с вами, то я таковое не подам. И в академию просить о новой работе не пойду. А уволить меня президиум академии не позволит!

— Вот именно! — подтвердил Гиреев.

— Тогда к чему этот разговор?

— К тому, милейший Михаил Борисович, что теперь, когда ваши молодые ученики доказали, что король гол, вам придется снова наращивать авторитет, как кристаллы на высушенную веточку. И разумнее всего было бы пройти такую кристаллизацию на новом месте. Я не удивлюсь, если здесь каждую вашу новую работу молодые будут брать под сомнение.

— Ничего, вам ведь тоже придется оберегать свой авторитет, — язвительно заметил Красов. — А уж я как-нибудь продержусь в вашей большой тени.

— Вон вы как рассуждаете!.. — задумчиво заметил Гиреев.

— Да уж как умею! — запальчиво бросил Красов.

— Кстати, посмотрите там с нашими хозяйственниками, нельзя ли выделить молодоженам двухкомнатную квартиру. Они ведь оба работают и оба кандидаты наук.

— Почему вам кажется, что это «кстати»?

— А вы что, собираетесь воевать с ними дальше?

— На попятный не собираюсь.

Гиреев внимательно посмотрел в его побагровевшее лицо. Пожал плечами. Прошел из конца в конец кабинета, снова остановился напротив.

— А я считал вас умнее!

Красов насупился. Он понимал, что переборщил в своей ярости. Да и ярость эта наполовину была напускной. Дочь все равно ушла. Более того, она заговорила. Этакая Валаамова ослица, изрекающая чужие премудрости. Держать дочь при себе просто опасно. То же самое, что держать в собственной крепости соглядатая из чужого лагеря. Так Михаил Борисович и сказал жене. И жена согласилась. Хотя бы внешне она на стороне мужа. Потом, конечно, она побежит с визитом в тот лагерь: посол голого короля. Но сделает это тайно. И все будет прилично и благопристойно. И какое у Гиреева право вмешиваться в его семейные дела?

Он так взвинтил себя, что готов был вскочить и хлопнуть дверью. Но Гиреев оказался предусмотрительнее: встал спиной к двери, словно решил не выпускать его отсюда, и заговорил медленно, повелительно, как говорил всегда, передавая не терпящие отлагательства решения:

— Вот что, дорогой Михаил Борисович, до сих пор я смотрел сквозь пальцы на ваши схватки с молодежью. Однако ж пора понять, что не всякую лошадку можно оседлать, иная и сбросит… А уж если ваши лошадки заартачились…

— Ну, это мы еще посмотрим! — ядовито сказал Красов. — Не думаю, чтобы все академики стали на вашу точку зрения! — Он смотрел на Ивана Александровича с нескрываемым превосходством.

— Позвольте уж мне закончить! — насмешливо продолжил Иван Александрович. — Как раз об этом я и хотел с вами поговорить. Вы отлично знаете, что и высшие учебные заведения, и научно-исследовательские институты у нас отличные. И выдающихся ученых, в том числе и молодых, у нас предостаточно. И многие из этих м о л о д ы х, — подчеркнул он, — известны не только у нас, но и за рубежом. А вот организация работы в наших научных институтах, подбор кадров, расстановка сил, экономическое и моральное стимулирование зачастую оставляют желать лучшего. А ведь задача-то у государства одна: сделать научную работу самой производительной сферой общественного труда. Число научных работников у нас в стране непрерывно растет. Что же, вы так и будете всю приходящую в науку молодежь держать в должности младших научных сотрудников? Вот уже и очередной съезд партии готовится, а уж на нем-то о роли науки в таком высокоорганизованном государстве, как наше, речь пойдет непременно…

— Так что же, — несколько сбавляя тон, но все так же зло, спросил Михаил Борисович, — вы советуете мне уйти с дороги и уступить место моей милой дочери и богоданному зятьку?

— В ваши семейные дела, дорогой Михаил Борисович, я вмешиваться не собираюсь. Но, как вы понимаете, институт, которым я руковожу, обязан работать. И кое-что искать и находить. Судя по всему, время ваших открытий и находок ушло в прошлое. Но вы воспитали отличную смену. И я убежден, что смена эта понимает вашу роль в их воспитании. Но теперь они достаточно выросли, чтобы мы могли доверять им. А вы в отместку за их плохое, с вашей точки зрения, поведение лишили их возможности работать. Это уже просто антигосударственно!