Александр Яшин - Охота на мертвого глухаря

От ружья нельзя отвыкнуть, от топора можно. Научившись стрелять, человек не утратит этого умения никогда. С топором не так: чтобы хорошо владеть топором, необходимо пользоваться им более или менее постоянно, как необходима постоянная тренировка для музыканта. Работа с топором требует, кроме навыка, физической выносливости, мускульной подготовки. Стрельба из ружья, напротив, не требует никакой мускульной силы.

Мускульные силы у Бориса Зиновьевича давно и уже основательно ослабели: какая тут сила, если с утра до вечера, изо дня в день, из года в год сидит он в кабинете. Единственная производственная зарядка для рук — когда набирает телефонные номера, он это делает то правой, то левой рукой. Да иногда еще кулаком по столу постучит, но часто делать это не полагается. Да еще помашет иногда руками часа два на каком-нибудь совещании. Но совещания бывают не каждый день. И махать руками во время доклада — не топором махать.

Не долго помахал Борис Зиновьевич топором, а вспотел так, что пришлось снять тужурку. Стыдно взрослому мужчине, да еще выросшему в деревне, рубить дерево, как бобры его подгрызают. Борис Зиновьевич старался подрубать дерево, сосну, как положено — с двух сторон: с той, куда она должна упасть, надруб должен быть глубоким, с захватом сердцевины, а с обратной стороны — вспомогательный, неглубокий и чуть повыше главного надруба. Борис Зиновьевич все это знал, но топор плохо слушался его, плясал по стволу и не рубил, а глодал древесину. Щепа летела мелкая, неровная. Стыдно! Но еще стыднее, что подточенная, обглоданная со всех сторон сосна вдруг повалилась совсем не туда, куда нужно было, а в противоположную сторону. Борис Зиновьевич подставил плечо и попытался изменить направление ее падения. Он даже не подумал об опасности. Но все усилия были напрасны. Шум хвои, как шум ветра, треск сучьев, и мягкий удар о землю, и мягкий отзвук в глубине леса, и воздушные волны.

Что тут говорить? Борис Зиновьевич на этот раз сел. Сел на сосну, которую только что свалил. Он бы даже лег и, может быть, заснул бы прямо на моховой прошлогодней подстилке. Но он не мог не помнить о работе. Он опаздывал. А его служебное положение еще не таково, когда можно бывает задерживаться либо вовсе не являться в кабинет — и никто тебе не указчик.

Опершись руками о смолистый ствол сосны, Борис Зиновьевич согнулся так, словно его душил кашель. Так обычно сидит задыхающийся астматик.

Он не надеялся отдохнуть, но необходимо было хотя бы успокоиться. Что же делать дальше? Махнуть рукой на глухаря, пускай висит, как чучело на огороде? Нет, ни за что! Тогда надо свалить следующую сосну, но уже валить наверняка, предусмотрев все возможные случайности.

И топор застучал, запрыгал снова. Вторая сосенка, при помощи которой Борис Зиновьевич рассчитал смахнуть глухаря на землю, была не тоньше первой и такая же высокая. Пожалуй, скорее чем за полчаса и с ней не управиться. Но другого выхода нет. Вот если бы под рукой оказались «когти», с которыми электромонтеры лазят по телеграфным столбам, — это был бы выход. Но «когтей» нет.

Борис Зиновьевич рубил и о чем-то думал. О чем? — он сам не смог бы сказать. Обрывки мыслей не фиксировались памятью. Они пролетали нервно, лихорадочно, под стук топора.

«„Когтей“, конечно, нет. А откуда они могли взяться здесь? Порой хорошо, когда нет когтей. Нет, лучше, если когти есть, но показывать их следует не всегда. Когти надо выпускать только в крайних случаях. А если уж показал, выпустил, то действуй. Когти или зубы? Говорят: показал зубы — кусай. С тобой говорить — надо зубы навострить… С этой стороны надо рубить еще больше, сосна сюда должна накрениться и упасть. Надруб — словно пасть. Топор кусает тело сосны. Скорее — рвет. Он уже высветлился. Поточить бы надо. Не кусай, если не проглотить».

Опять где-то выстрел. Но это слишком далеко. «Не может быть, чтобы это стрелял он. А если он? Вот, черт: вероятно, и сам не рассчитывал, что ему так повезет. Все-таки лучше, когда ничего не загадываешь наперед, а просто действуешь. Значит — без плана? Жизнь вслепую, на авось? Фу, дьявольщина, да разве я об этом. Я вот что имею в виду: слава приходит к нам между делом, если дело достойно ее. Это я где-то слышал или читал. Четкая мысль, голая логика, никакой поэзии».

А топор стучит, стучит, сту-чит! «Надо повыше поднимать его, посильнее опускать, с выдохом: ххы! хха! Опять не попал! Только бы он из рук не выскользнул. Еще хуже, если руки отвалятся вместе с топором. Чепуха какая! Че-пу-ха! Ххы! Хха!»

Борис Зиновьевич вытер лоб, распрямился на мгновение, услышав эхо в лесу — там стучал его же топор, — и снова принялся за работу.

«Кажется, все правильно: сосна упадет как раз на ту, большую, и хлестнет своей вершиной по ее кроне. Правильно, что я стал рубить именно эту сосну. С той стороны, по-моему, еще есть одна подходящая сосенка, которая тоже упала бы как раз на мою, большую. Если те ниже, то и трогать нечего. Не всякое дерево рубить надо. Не подряд. А если уж начал рубить, так руби до конца. И умей ответ держать. Лес рубят — щепки летят. Если бы только щепки. А люди? Какие же это щепки?»

Сосна наконец-то дрогнула. Борис Зиновьевич тоже вздрогнул и, отбросив топор, изо всех сил навалился на ее ствол, помогая падать куда ей положено. Сосна пошла правильно, в заданном направлении; чуть-чуть разворачиваясь вокруг своей оси, вершина ее описала полукруг и ударилась точно о ствол той большой сосны, но только ниже толстых сучьев, на которых застрял глухарь. Ниже! И глухарь остался на своем месте, как на подмостках, как медвежатник на своем лабазе.

— За что? — взвыл Борис Зиновьевич.

К кому он взывал, на кого жаловался?

— За что? Ну, погоди же! — погрозил он.

Кому погрозил?

В дальнейшем он действовал как автомат. Не садился, не отдыхал. Время позднее? А он виноват, что ли? На службе волноваться будут? Пусть поволнуются, подождут! Солнце уже за полдень? Ничего, потерпят.

Борис Зиновьевич подступил к третьей сосне. Не такой он человек, чтобы сдаваться. Ну, просчитался немного, сосенка оказалась ниже, чем он предполагал, так с кем не случаются недоразумения, кто не ошибается. Зато третья сосна почти такого же роста, как та, что с глухарем. И, кажется, даже не тоньше ее. На этот раз ошибки не будет. А физическая нагрузка — она даже полезна. «Засиделись мы все, черт бы нас побрал. Обмен веществ и прочее такое… Многое не в порядке. Застой в крови. Дальше своего носа ничего не видим. И хвастаем, хвастаем! Убил я одного, и то взять не могу. А ведь казалось, что три барана уже на поясе висят. И вот пожалуйста: задача поставлена, а дела нет. Цель есть, а каковы результаты? Хоть иди в магазин да покупай двух глухарей, чтобы не осрамиться. Обман вылезет. Стыдно ведь — хвастался. Что скажут дома? И товарищи засмеют. Разве что не посмеют…»