Иннокентий Галченко - Геологи идут на Север

— В маршрут; видно, не пошли, дождя испугались, — недовольно ворчит Цареградский, смотря на низкие серые облака, из которых уже начал накрапывать дождь.

На Билибина проплывающие мимо нас горы действуют, как крепкое вино. Показывая на обнажения, он с увлечением говорит о геологических богатствах края. Его загорелое лицо, покрытое веснушками, розовеет под тонкой кожей, глаза блестят.

Затаив дыхание, мы слушаем его, и в нашем воображении возникает как бы огромная панорама всего Крайнего Северо-Востока. Билибин, как художник, широкими мазками рисует нам будущее этого края. Потом, видно, вспомнив что-то, прерывает свой рассказ.

— Сейчас мне не верят, — чуть помолчав, продолжает он. — Часто называют фантазером, смеются, когда я называю геологические запасы Колымы… Но, говорят, хорошо смеется тот, кто смеется последним. В ближайшие годы Колымский край покажет себя. В Москве уже заинтересовались им, я там после первой экспедиции сделал несколько докладов. Уверен, что освоение этой богатейшей части страны начнется в ближайшее время с таким размахом, который и не снился скептикам. Самое главное, нужна дорога от моря до приисков. Дорога — это ключ, который отомкнет все богатства Колымы… — заканчивает он.

Проплываем мимо ключа, в устье которого белеют палатки партии Березкина. Он узнал Билибина и что-то кричит, размахивая руками.

Дождь накрапывает все сильнее и сильнее. Торопливо натягиваем брезент и прячемся под него.

Степан в кожаном костюме стоит за кормовым веслом. С обвислых полей его шляпы струйками стекает вода.

Спустя полчаса причаливаем в устье ручья Березового. С большим трудом разводим костер и в последний раз пьем чай все вместе.

— Ваша задача — разведать ключ и назад, — говорит Цареградский, заворачиваясь поплотнее в плащ. — С приисков мы быстро вернемся.

Мы со Степаном, мокрые, стоим у костра, с грустью провожая глазами кунгас, постепенно исчезающий в сетке дождя. Пес Демка, неразлучный спутник Степана, жмется к ногам.

Низкое серое небо, кажется, придавило к земле все живое. Темно-коричневая река грозно мчится мимо нас. Так же пасмурно и тоскливо становится на душе. Но распускать себя в тайге нельзя. Я встряхиваюсь.

— Ну, давай, Степан, с десяток километров обработаем, да и на ночлег. Ты бери пробы, а я поведу съемку.

Дождь идет беспрерывно. Откуда-то налетел резкий порывистый ветер. Вода в ручье прибывает на глазах, и вскоре он превращается в солидную речку. Ноги скользят по сероватой глине. Лямки наших «сидоров» давят на плечи. Идти становится все труднее. От самого устья пробираемся сквозь березняк. Из-за него и ключ называется Хатыннах, что значит «Березовый». Вдоль по ручью есть знаки золота, но вода залила все удобные для взятия проб места. Мы со Степаном вымокли до нитки, с веток густого кустарника холодные капли воды брызгают в лицо, попадают за ворот. Стемнело. Дождь с порывами холодного ветра не перестает.

Наскоро выбираем место повыше; стелим ветки, на них бурку, натягиваем сверху палатку-полог.

Дождь, как нарочно, припустил еще сильнее. Закусив холодными мясными консервами, забираемся под полог. Тесно прижавшись друг к другу, скоро согреваемся. Мокрый Демка располагается в ногах. Засыпаем, как убитые.

Утром слышу, как дождь продолжает нудно шуршать по палатке, то затихая, то усиливаясь. Не хочется шевелиться, страшно прикоснуться к мокрому пологу.

Наконец Степан неохотно выглядывает наружу. Свинцовые тучи низко и быстро движутся на север, холодный ветер пригибает мокрый кустарник до земли.

— Да мы прямо в луже спали, — с изумлением говорит Степан, — кругом вода, а мы в бурке, как в ванне, лежим. — Он быстро на четвереньках выползает из-под полога.

В этот момент чувствую, что мне под бок полилась холодная вода через край бурки. Вскакиваю, как ужаленный, и следую за Степаном.

Ручей за ночь вышел из берегов, залил прибрежные кусты.

— Да, Степан, дело наше табак, пробы брать негде… — Я — сокрушенно качаю головой и вдруг вспоминаю: где-то здесь, километрах в пяти, по словам Цареградского, должны быть три разведочных шурфа, выбитых в прошлом году старателями. Ведь можно найти их, опробовать выброшенную из них породу… Я по дороге проведу геологическую и глазомерную съемку…

Действительно, километров через пять мы подходим к заваленным, полным воды шурфам. В первой же пробе вымываем весовые зраки золота.

— Ключ этот, Степан, обязательно надо как следует разведать, — говорю я, закончив опробование навала, и намечаю места для будущей поисковой линии.

На следующий день мы доходим до вершины ключа. Дождь продолжает идти.

— Жаль, что нет у нас лошадей, — говорю я. — Нужно бы через перевал спуститься на соседнюю реку и опробовать ее. Все говорит за то, что мы идем вдоль золотоносной зоны.

Но увы, пешим ходом, с «сидорами» за плечами, много не сделаешь. Скрепя сердце я предлагаю возвратиться назад.

Через два года в долине соседней реки, куда мы не смогли попасть, было найдено богатейшее, больше того — редчайшее россыпное месторождение золота.

— Я так довольна, что вы будете работать в нашей партии, теперь мы обязательно найдем металл, — говорит Наташа, прикрывая рукой лицо от жарко горящего костра. В глубине души я доволен, что Цареградский послал меня работать в партию Наташи Наумовой вместо заболевшего старика прораба Федора Ивановича. Меня несколько смущало только то, что моей начальницей будет Наташа.

— Честное слово, Иннокентий Иванович, буду во всем слушаться вас, опытного таежника, — горячо уверяет она меня. — Нет, правда! Позавчера мы чуть было не были наказаны за непослушание. Рано утром мы с Верой, захватив с собой рабочего Опанаса, без оружия отправились в маршрут. Я шла впереди, и, кроме геологического молотка, у меня в руках ничего не было. Выбравшись на водораздел, мы невольно залюбовались просторами реки Колымы. В устье ручья Трех медведей были наши палатки. Казалось, до них рукой подать, но мы теперь по опыту знали, что тут верных километров шесть — семь. Склоны гор покрыты красными, желтыми, оранжевыми и зелеными пятнами. Ну, прямо левитановская «Золотая осень». «Давно ли мы шумной ватагой покинули Московский университет, и вот я уже забралась почти на край земли», — думала я, шагая по чуть заметной, вьющейся среди кустов стланика тропке. Вдруг ясно слышу, впереди кто-то сопит и тяжело дышит. Мы остановились, как вкопанные, и прислушались. В густом стланике слышались глубокие вздохи, и потом из-за кустов появился огромный лохматый бурый медведь. Он подымался вверх, навстречу нам, по своей тропке. Мы замерли. Я сразу почувствовала себя маленькой-маленькой и беспомощной перед громадным зверем. Я пронзительно закричала. Но медведь, не обращая внимания на крики, продолжал приближаться к нам. Он был от нас уже метрах в двадцати, когда наш обычно неповоротливый Опанас, вырвав у меня геологический молоток, стал кричать и бить по дну чайника, привязанного у него к рюкзаку, с такой силой, что брызгами полетела эмаль.