Ольга Гуссаковская - Ищу страну Синегорию

— Лена, а чай скоро? — словно невзначай спросила Женя. Глаза хитрые.

— Не знаю, Женечка. Когда дров принесешь, тогда и будет, — тоже безразлично ответила я. Женя была сегодня дежурной и, как обычно, проспала.

— Лева! Дров принеси, слышишь! Побольше! — закричала Женя.

— Ладно-о-о… — ответили ей откуда-то из-под обрыва.

Рыцарство живуче, как и все традиции. Женя спокойно уселась у печки, а Лева лазает сейчас по мокрому от росы кустарнику, проваливается в ямы. Дров много, но набрать их не так-то просто. Всякая традиция со временем теряет смысл. Средневековые рыцари, добыв некие жизненные блага, складывали их к ногам своих прекрасных дам и тут же получали награду. Леву вместо награды отправят мыть посуду — только и всего. Женя считает, что этим она утверждает свое равноправие.

Наверное, все эти мысли от грозы. Она все-таки не уходит. Притаилась за сопками и ждет.

Мне показалось, что в кустах вспыхнуло яркое голубое пламя. Но это была только Любка. То ли ради воскресенья, то ли ради кряжевских именин она надела свое самое любимое платье из ярко-голубого шелка. На шее — крупные красные бусы. Волосы заплетены в косы.

Алечка в ужас бы пришла от «несовременности» такого наряда! Но ей бы Любкины косы да русалочьи зеленоватые глаза. Этого никаким нейлоном не заменишь!

— Ты чего это вырядилась? — спросила я.

Любка обиделась.

— Уж и нельзя? Работаешь тут с медведями, того и гляди, сама шкурой обрастешь! Взяла бы вот да тоже приоделась: чай, на именины сегодня пойдем. — Что-то недоброе мелькнуло в ее глазах. — Ведь и тебя звали? А ты шляешься день целый в шароварах, ровно и не баба. Женька вон тоже, поди, забыла, как оно, платье-то, одевается. Эх ты, размужичье!

Что ж, Любка права. Здесь на бурах женщины так привыкли к мужской одежде, что перестали чувствовать себя женщинами. Отсюда иной раз и легкость отношений и незаслуженное пренебрежение.

Я молча встала и пошла к домику. Женя за мной. Может, мы и впрямь разучились носить платье?

К полудню ветер снова стих. Гроза играла нами, как кошка мышью: то протянет лапу, то отпустит. Сейчас она вновь подобралась к нам вплотную. Тучи из желтоватых стали свинцовыми. Казалось, даже сопки сгорбились от их тяжести.

Около домика «семейных» вместо столов расставили опрокинутые ящики, накрыли их простынями. Сиденье каждый обеспечивал себе сам — обрубок дерева, камень, полено.

Марья Ивановна в панбархатном платье малахитового цвета расставляла закуски. Ей помогала Вера. Вячеслав слонялся около столов с видом не вовремя проснувшейся мухи. Наверное, опять до полуночи резался в «петушка» у «холостяков». Последнее время это стало основным его занятием. Меня удивляло только поведение его отца: неужели хитрый, прижимистый старик не видит, куда идут его рубли? Неужто до сих пор не понял, что с сыном неладно?

Здешние женщины для Вячеслава не существовали. Человек, привыкший пить коктейли, почти всегда забывает вкус обычного молока. Однако я не без удивления заметила, что он внимательно и по-особому посмотрел на меня. Неужели потому, что я надела платье?

Откуда-то сбоку вывернулся с утра пьяный Гарька. Прилип глазами.

— Мадонна! Вы очаровательны! Позвольте ручку.

И этот туда же!

Меня не оставляло чувство какой-то неловкости. Чтобы прогнать его, я стала помогать Марье Ивановне и сразу мелькнула мысль: откуда все это? Овощные консервы, мясо, пироги, даже свежие помидоры. В нашей «каптерке» никогда таких вещей не бывает. Посреди стола мутно поблескивает запотевшими боками водочная батарея.

Вот еще интересная сторона человеческой психологии: ведь не я одна вижу эти вещи, но никому в голову не придет спросить — откуда? На столе свежие овощи, а рабочие едят черствый хлеб. Ворчат, чаще шутят, но ничего не предпринимают. Такова сила привычки. Если на дороге появляется камень, об него вначале спотыкаются, а затем привыкают и начинают обходить. Мы много обходим таких камней.

Гости подходили поодиночке, словно немного стесняясь. С такими лицами школьники встречают друг друга на вечернем киносеансе. Кряжева многие не любили, но отказаться от приглашения никто не посмел: Так принято. Эти слова один из самых тяжелых камней, которые мы привыкли обходить.

Усаживались кто где смог. Смуглая Женя в желтом ситцевом платьице напомнила мне весеннюю бабочку. Рядом с ней солидно, как «бывалый человек», уселся Лева. Собаки собрались в сторонке, как зеваки перед окном ресторана…

Наконец появился именинник. В негнущемся парадном костюме, с докрасна отмытыми руками.

Сейчас же на другом конце стола, как пружина, взвился Костя:

— За именинника!

Вразнобой поднялись руки со стаканами. Костя нагнулся и с сияющим лицом вытащил что-то из-под стола.

— Дорогому имениннику, чтобы, значит, был достаток в доме.

На его широкой ладони сидел маленький черно-белый котенок с розовым бантом на шее. Так вот зачем Костя отпросился вчера со смены!

Кряжев вдруг резко поставил стакан.

— Спасибо за подарочек! Удружил — черную кошку в дом!

— Так… он же с белыми пятнами, и вообще…

Неудержимый хохот заглушил остальное.

Точно невидимая рука сдернула с людей чинную скованность. Все зашумели, задвигались, руки потянулись за водкой и закуской. Про котенка забыли. Женя посадила его к себе на колени.

Наверное, я так и не смогу никогда понять смысла выпивки. Я могу выпить много, но все время какая-то внутренняя сила держит под контролем и мои движения, и то, что я говорю… Если ее не будет — человек или смешон или отвратителен. Так и случается обычно с теми, кто пьет. Но во имя чего это? Воспоминания всегда остаются. Если не помнит мозг, помнит тело. Стоит ли снова пить, если знаешь, что навсегда забыть невозможно?

Кажется, я первой почувствовала грозу. Она снова подошла близко и, как умный враг, выжидала только случая, чтобы ударить. Я встала и отошла в сторону.

Сразу же все исчезло — люди, шум. Был только притаившийся, испуганный лес, поникшие цветы. Я села на кочку. У самых моих ног выглянул из травы прозрачный, как лицо больного, цветок белозора. Грустный осенний цветок. Он совсем не похож на синюю генциану. Но я тоже люблю его. В нем особая доверчивая нежность. Я сорвала белозор и приколола его к волосам.

Надо было возвращаться обратно. Там Женя. Ей вовсе незачем напиваться.

Наверное, я довольно долго отсутствовала, как-то не заметила времени. У столов начиналась большая попойка. Все о чем-то спорили, никто никого не слушал и не слышал… Я вернулась на свое место. На минуту все стихло, когда поднялся именинник. Он был уже заметно во хмелю.

— Я за тайгу выпью, ребята! Кормит она нас и кормить будет! И каждый в ней сам себе хозяин.