Александр Иванов - Не жди, когда уснут боги

— С людьми переговорите, подготовьте их… Без меня уж… Объясните положение. Вас хорошо знают, поймут… В своих расчетах исходите, пожалуйста, из общезаводских показателей. Плановый отдел передаст вам сводку.

Ануфриев остался Ануфриевым. Приоткрылся и закрылся. Провожая взглядом его тихо плывущую к выходу спину, испачканную известью, Григорий спросил почему-то шепотом:

— Вам знакомы строки: «И что ж? Моя Земфира неверна! Моя Земфира охладела!»?

— А! Пушкин! «Цыгане»! — обрадовано, как школьник, вытянувший легкий билет, завопил Ануфриев. На вовремя одернул себя, осторожно поинтересовался: — К чему бы это, Григорий Александрович?

— Так что бы вы сделали, застав темной-претемной ночью свою Земфиру с молодым цыганом?

— Ну, знаете ли? — Ануфриев приостановился, в нем боролось возмущение и любопытство. — Как можно на рабочем месте!.. Впрочем, чего мудрить, отпустил бы на все четыре стороны.

— Жаль. Я-то надеялся… Кинжал к отмщенью позовет…

— Б-р-р-р! — поежился Ануфриев. — Поражаете вы меня, Григорий Александрович. Сам Пушкин считал…

— Считал! А с Дантесом кто дрался, Ануфриев, что ли? — подступая к нему вплотную, закричал Григорий.

— Э, да тут я вижу, рукопашной пахнет! — В кабинетик вошел-втиснулся Симонов, высокий, собранный, с добродушной улыбкой на лице. — Ищу начальника цеха, а его, оказывается, к стенке прижали. За дело или так, для профилактики? А то на литературных примерах нашему брату производственнику порой крепко достается. — Ануфриев и Григорий отпрянули назад, смущенные нежданным появлением директора, да так и застыли по углам, слушая его на редкость неторопливую речь. — Недавно случай был. Пригласили главным инженером на соседний завод толкового специалиста из Перми. Прилетает молодой, вежливый и диктует: трехкомнатная квартира, оклад триста рублей, подходящую работу жене, а сыну — ясли. Вылитый Чешков из «Человека со стороны». Только там без яслей. Директор знает: если по уму да по пьесе, требования надо удовлетворить. Но с жильем пока туговато. Он и туда, и сюда… Но молодой напирает. Посоветовался директор с секретарем райкома. Тот смеется, зови, говорит, ко мне. Как он разнес бедного специалиста! Чешковщиной, мол, больны, самомнение раздуто, ставите себя выше коллектива, в котором, и поработать не успели… Мало вас печать критиковала, еще хотите? Специалист возражает: никто его в печати не критиковал. А ему: не вас, так Чешкова. Какая разница? Одного поля ягода. Выводы пора делать, молодой человек, выводы! Понурым ушел специалист, обещал избавиться от чешковщины. А директора секретарь предупредил: «Пьесы смотреть и книжки читать про заводскую жизнь для руководителя недостаточно. Важней знать, как критика к ним относится. Мнение важно, вот что! Иначе литературные примеры кое-кого в другую сторону затянут».

— Полностью согласен, Валерий Павлович, — быстро проговорил Ануфриев, хотя директор ничего и не спрашивал. — Знать твердое мнение — это уже половина дела. Как по накатанной лыжне скользить — даже с закрытыми глазами можно.

— Ох, и скор ты соглашаться! — покачал головой Симонов. Прищурился, нацелив зрачки на Григория. — А что Панкратов думает?

— По мне бы свою лыжню пробить. Трудней, на верней, — ответил Григорий.

— Свою, значит? — вроде бы удивился директор. — Места на земле не хватит, если каждый захочет свою пробивать.

— Не захочет! Вы же прекрасно знаете, что не захочет! — убежденно сказал Григорий. — Большинству накатанную подавай. Встал — и покатил. Не столь важно — куда, главное — твердо и надежно. Скользи себе с закрытыми глазами…

— Э, да ты злой, Панкратов! — сказал директор, и было не понять, доволен он или осуждает.

Нахохлившийся Ануфриев стоял в углу, изо всех сил стараясь показать, что ему эти уколы, как слону дробина.

— Не обращайте внимания, Валерий Павлович, — сказал он. — Погоня за оригинальностью — и только.

— Помнится, Панкратов, — директор, казалось, пропустил реплику Ануфриева мимо ушей, — помнится, ты сам утверждал, что сверху все виднее. Где же последовательность?.. Не люблю предсказаний, но… Остаться наедине со своей правдой, свистеть в кулак и чувствовать себя героем — разве не смехотворно?.. — Он пригнул голову, шагнул к столу. — А теперь давайте о деле. Ваши соображения?

Ануфриев и Григорий подробно изложили то, о чем говорили перед его приходом. Директор выслушивал их доводы, затем лез вглубь, вширь, выворачивал все наизнанку, требовал цифровых подкреплений прямо сейчас, немедля, опротестовывал одни аргументы, защищал другие и — в конце концов, ушел удовлетворенный.

А Григорий по его милости опоздал на свидание.

Ничего, утешал он себя, а то зачастил, чуть ли не каждый день — свидание за свиданием. И сам отдохну, и ей разнообразие. Легкомысленно в моем возрасте так резко перестраиваться. То года два вообще от женщин воротило, то прилип и лапки от восторга свесил, ах, как замечательно!

Он решил воспользоваться антрактом и отправился к Виктору. Алексей и Аленка разъехались в разные стороны, изредка балуют его печальными письмами. Несмотря на спешку, с которой они все покидали, торопясь поскорее уехать, умчаться друг от друга и от места, где произошло несчастье, Аленка все-таки умудрилась оформить передачу квартиры какой-то семейной своей подруге на временное пользование. А Григорий до сих пор винит себя: вот если бы не Магомаев, вот если бы успел!..

Виктор лежал на тахте и слушал пластинку.

— Вить, я очень злой? — спросил Григорий, как спрашивают невпопад о чем-то таком, что висит на душе и ничем его не снимешь.

Виктор приподнялся на локтях, длинная тонкая шея его еще больше вытянулась, серые глаза изучающе глянули на друга.

— Нет, Гриша, — сказал он, — ты не злой. Ты жесткий, как мясо старого верблюда. Сомневаюсь, что кому-то охота тебя пожевать. Может, я и не прав. Но уж абсолютно точно: углы режешь почем зря. А у нас и земля, и формы ее обитателей, и ракеты — кругом овальным линиям простор. А тебе углы подавай. И самые острые. Я тоже, поверь, ценю прямолинейность, но — прямолинейность течения большой реки, а не комариного полета.

— Но не могу же я совмещать в себе и овальность, и углы! — возразил Григорий.

— Пожалуйста. Только не возмущайся, когда это сочетается в других.

Григорий посидел в кресле, походил по комнате, уселся на край тахты.

— Вить, а если бы ты застал ночью свою Земфиру с цыганом? Что бы ты сделал?

— Уже началось? — Виктор горестно тряхнул волосами. — Рановато для Зои…

— Причем тут Зоя? — с яростью перебил Григорий.