Вера Морозова - Дом на Монетной

Швейцар зычно гаркнул:

— Юнкерское пехотное училище…

Яснева окаменела: ребяческая выходка! Преступная глупость! Заичневский овладел собой. Протянул швейцару полтинник, засунул письмо в широкий карман и приказал коридорному отнести чемодан в номер. Угрюмо поднималась Мария Петровна по мраморной лестнице за Заичневский. На площадке столкнулась со шпиком, сидевшим на диванчике. Шпика заметил и Заичневский. Лицо его покраснело от возмущения.

В номере Петр Григорьевич ругательски ругал Марию Петровну, хотя понимал, что вины ее нет. Перестаралась от великого усердия Аделаида. Заичневский грозился устроить ей разнос, обзывал «девчонкой, играющей в революцию», сердился…

Мария советовала отказаться от лекций и встреч, но о приезде узнали. Начали захаживать студенты-петровцы, курсистки, юнкера. Встречи. Лекции. Споры… Шпик не показывался. Заичневский успокоился и отправил Марию Петровну в Курск. Его заботила мысль о нелегальной типографии. Потом узнала, что Петр Григорьевич уже в Орле…

По его приказу вновь вернулась в Москву, занялась розысками шрифта. А тут это письмо, столь откровенно говорящее об опасности. Значит, у юнкеров был обыск. С Заичневским пока все благополучно… Главное — предупредить его об опасности, уберечь от нового ареста.

Яснева поднесла спичку и сожгла письмо. Встала, подошла к окну, залитому солнцем. Забарабанила пальцами по стеклу. Думать нечего — скорее в Орел! Скорее! Скорее!..

Полковник Дудкин раздраженно отбросил перо. Встал, мелкими шажками прошелся по кабинету. Остановился у каминных часов с хриплым боем. Завел медным ключиком. Осторожно надвинул стеклянный футляр на бронзового орла, удерживающего в клюве циферблат. И опять мелкими шажками зашагал по ковру… Заичневский… Заичневский… Государственный преступник, которым с некоторых пор так интересуется Петербург. Полковник был стар, считал дни, оставшиеся до выхода на пенсию. И вдруг Заичневский — глава организации! Тайная организация в Орле! В столице зашевелились. Понаехали агенты, хлыщеватые молодчики, которые смотрят на него, как на дряхлеющее дерево — вот-вот на сруб!

Заичневского полковник знал, встречал в дворянском клубе, в обществе. Обходительный, приятный, в молодости бедокурил, но теперь, после стольких лет изгнания?! Вряд ли! К тому же известный литератор, автор солидных статей «Орловского вестника», многих столичных газет… Впрочем…

Полковник потер сухие ладони. Сильным движением дернул шнурок, позвонил.

— Принесите письмо пристава Халтурина. Дама ожидает? — спросил дежурного офицера.

— Более получаса. Письмо при мне! — Офицер раскрыл папку, ловко выложил письмо на зеленое сукно.

Полковник пробежал глазами бумагу. Пристав Халтурин, дальний родственник жены, просил помочь некой даме получить свидание с Заичневским. Полковник поднял глаза на офицера. Тот улыбался, показалось, язвительно и настороженно.

— Просите! — Полковник прикрыл письмо газетой. Офицер услужливо распахнул дверь. Полковник быстро оглядел вошедшую даму. Приятная. Невысокого роста. Интеллигентное лицо с едва приметными веснушками. Волнистые волосы с седыми прядями.

Дама поклонилась. Подождала, пока офицер придвинул стул. Полковник раздраженно молчал, офицер исчез, бесшумно закрыв дверь.

— Вы хотите получить свидание с подследственным Заичневским? — вопросительно поднял кустики бровей и, не дав возможности ответить, сказал: — Нет и нет!

— Почему я не могу повидаться с господином Заичневским?

Она сидела на мягком стуле, высоко подняв голову, в черном строгом платье с закрытым воротом.

— Вы просите о невозможном!

— О невозможном?! Свидание с господином Заичневским при столь любезном приеме и рекомендательном письме? Забавно! Заичневский, уважаемый человек, в обществе хорошо известен. Ваш отказ произведет неприятное впечатление. Причина ареста неясна. К тому же он нездоров — заболевание сердца, жесточайшая подагра. Пожалуйте справку от лечившего его врача, а в тюремном замке находится без теплых вещей. Как я могу оставаться равнодушной! Я просто настаиваю на своей просьбе!

— Передайте теплые вещи через тюремную канцелярию! Распоряжусь, — устало заметил полковник, протирая пенсне с золоченой дужкой.

— Передать без свидания?! Как я узнаю, в чем именно нуждается подследственный? — с иронией заметила Яснева. — Нет уж, увольте! Разрешение на свидание в вашей власти — так сказали в канцелярии. Не откажите в любезности… К тому же необходимо узнать, кого из адвокатов следует пригласить. Конечно, в случае, если это досадное недоразумение не разрешится в ближайшие дни.

— Думаю, не разрешится! — Полковник забарабанил сухими пальцами по сукну. — На сей раз Петру Григорьевичу не так легко будет выпутаться. Последний обыск дал многое… Дело серьезное и обещает быть громким…

— Но изобличающих обстоятельств нет! Аделаида Романова, арестованная одновременно с Петром Григорьевичем, мне жаловалась и раньше на частые обыски…

— Вы знакомы с Романовой, проживающей с Заичневским в одной квартире? — насторожился полковник.

— Она секретарствовала у Петра Григорьевича. Известному литератору без секретаря невозможно! Согласитесь… — Яснева прямо взглянула в лицо полковника. — Подозревать не значит обвинять!

— Да-с. Изобличающих обстоятельств нет, вернее, очень мало, но есть строгое предписание из Петербурга. А пристав Халтурин в письме… — Полковник не договорил, встал из-за стола. — К Заичневскому у меня отношение доброе. Человек интересный, в обществе приятный. К тому же родовитый дворянин, владелец имения — и вдруг революционер! В Орловской губернии, видите ли, разыскали Робеспьера! Только предписание строжайшее: арестовать безотносительно к результатам обыска. Орловский Робеспьер!

Яснева тонко улыбнулась. Полковник, поняв, что она оценила шутку, также удовлетворенно улыбнулся.

— Все это — недоразумение! Заичневский не виноват. Рада, что встретила в вас человека образованного и либерального. Весьма приятное исключение… Разрешите взять Петра Григорьевича на поруки под денежный залог. — Мария Яснева протянула заранее подготовленное заявление. — Тюремное заключение он переносит тяжело.

— Увольте… Увольте… Содержание в тюремном замке как меру пресечения изменить не могу… Да-с, не могу!

— А свидание?

— Разрешу на двадцать минут.

— Мало, очень мало… Но что делать?

Дама, поблагодарив, ушла. Полковник долго стоял у раскрытого окна. Торопливо вернулся к столу и каллиграфическим почерком стал писать: