Вера Морозова - Дом на Монетной

— Скоро на балкон пожалует царь и позовет народ. Скажет свое царское слово. Отеческое, ободряющее! — Пожилая женщина с кошелкой с трудом выговаривала последние слова.

— Нет, все будет по-другому. На балкон выйдет священник Гапон. Он уже у царя и долгий ведет с ним разговор, а нас позвал для поддержки. — Рослая молодка взглянула на балкон. — Взмахнет батюшка белым платком — царь согласился, а красным — отказал! Трудно Гапону приходится, но крепко стоит он за православный народ!

— А на заставах идут крестным ходом, — мечтательно заметила ее подруга с кошелкой в руках. — Только, сказывают, стреляют! Прибежала соседка с Нарвской заставы, криком кричит: мужика убили.

— Не посмеют! Стрелять в народ, когда он идет к царю?! Социалисты наврут, и твоя соседка, видать, из таких… — оборвала ее пожилая женщина.

Бом… Бом… Два часа. Толпа с трудом втиснулась в огромную Дворцовую площадь. Ждала терпеливо, покорно, не выражая ни усталости, ни раздражения. Ждала! И опять с унылым равнодушием отзванивали часы…

Мария Петровна вцепилась в решетку Александровского сада. Площадь напоминала военный лагерь — желтое пламя костров, спешившиеся казаки. И вдруг солдаты разобрали ружья. Слышалась резкая команда. Появился сутуловатый полковник, прокричал:

— Разойтись! Разойтись!

Очевидно, он и сам понимал, что толпа разойтись не может. Но все же командовал! Полковник поднял руку, рядом вырос конногвардеец. Высоко вздернул рожок. Кто-то бросил:

— Солдаты — вы наши братья!

Звуки рожка ширились. Мария Петровна увидела офицеров с широкими золотыми погонами. Медленно поднимались винтовки. Солдаты, как на учении, четко выполняли приемы.

— Пли! — Упала рука полковника.

Толпа сжалась, насторожилась. Пугают… И вдруг с деревьев Александровского сада упали мальчишки. Расползались кровавые пятна на снегу. Оранжевые… Бурые…

— Пли!

И опять сиреневый дымок у винтовки. Толпа стояла завороженная. Закричала женщина с кошелкой. Старик неестественно осел на снег.

— Стреляют! Боевыми патронами… Стреляют!

Топот. Крик. Толпа шарахнулась и, оставляя убитых, понеслась вдоль Невского. На снегу окровавленные хоругви, царские флаги, портреты. Подвернув ногу в подшитом валенке, раскинул руки мальчишка. Над ним на коленях мать. Простоволосая. Безумная. Она тормошила за плечи мальчишку, уговаривала. Кровь!..

Цепи солдат разомкнулись. Конница. Сабельные удары резали морозный воздух. Пьяные казаки в развевающихся бурках, будто зловещие черные птицы, с криком полетели за толпой. Лошади мяли людей… Свистели нагайки… Играли клинки — избиение началось.

Мария Петровна выхватила из людского водоворота девочку в смешном капоре, заслонила собой. Девочка всхлипывала, ревела, звала мать.

— Уймите прохвостов! — кричал мужчина. — Казаки детей топчут лошадьми!

Солдаты перестроились. Все так же четко, размеренно. Конница начала очищать Невский. Пригибаясь к мостовой, пробежал мимо Марии Петровны рабочий. Руки его разматывали какой-то предмет. Бежал не один — по противоположной стороне так же споро бежал человек.

Казаки неслись галопом. Но вот что-то произошло: лошади испуганно заржали и рухнули на мостовую. Казаки скатились на затоптанный снег. Один… Другой… Третий… Толпа за свистела, заулюлюкала. Отряд повернул назад. «Проволоку… проволоку протянули!» — обрадовалась Мария Петровна.

Она быстро подхватила девочку и, путаясь в полах пальто, побежала к Гороховой улице. К аптеке вели раненых, пронесли убитого. На шее его на суровой нитке болтался железный крест. Старик, помогавший тащить убитого, сдернул крест и взмахнул им в сторону Зимнего.

— Нет на Руси царя! Нет!

Старик согнулся, зарыдал. Из-за угла вынырнул рысак с налитыми кровью глазами. На узеньких саночках студент с открытой головой. Озябшими пальцами потирал уши. Очевидно, фуражку потерял в свалке. Студент, заметив старика, выпрыгнул, начал помогать.

— Напиши: убит с крестом в руке… Вот она, царская правда!

Снова гнали толпу казаки в бурках, припорошенных снегом. Бежавший рядом с Марией Петровной мужик распахнул на груди полушубок, зло выругался, повернул назад:

— Стреляй, сволочь! Стреляй, коль в Маньчжурии силенок не хватает!

Дико закричала девочка, которую Мария Петровна волочила за собой. Мария Петровна, словно отрезвев, бросилась за мужчиной. Свистели пули, били барабаны. Сильным движением обхватив его, привлекла к себе, гладила по щекам, по волосам:

— Полноте, полноте, дружок! Разве так нужно умирать?! Мужик пытался вырваться, плечи его тряслись от громкого плача.

— В Москве ледоход…

— А разлива не будет: начальство приняло меры.

Мария Петровна произнесла ответную фразу пароля, разглядывая молоденькую девушку в суконной накидке, придававшей грузность ее фигуре. Девушка стояла в просторной прихожей неестественно прямо, чуть сощурив карие глаза. Сквозь полуоткрытую дверь пробивался яркий столб солнечных лучей. Положив муфту на зеркальный столик, девушка улыбнулась. На ее румяном круглом лице проступили ямочки, в карих глазах — смешинки. Мария Петровна не предлагала раздеваться: знала, принесла оружие. Девушка прошла следом за Марией Петровной в просторную столовую, обставленную старинной мебелью с тяжелыми гардинами на венецианских окнах. На обеденном столе, покрытом белой скатертью, гудел самовар.

Убедившись, что дверь плотно закрыта, девушка сняла накидку. Мария Петровна удивленно всплеснула руками. Хрупкая шея девушки была обмотана полотенцем, от которого длинными языками спускались полотнища с прилаженными к ним винтовками. Широкий пояс придерживал их у талии. Пять винтовок! Виртуозность, которой еще она не видала. Мария Петровна осторожно развязывала ремни, сняла винтовки. Освободившись от своего опасного груза, девушка стала хрупкой и худенькой. Она растерла занемевшую шею, счастливо потянулась:

— Так устала, так устала… Еле ноги дотянула.

— Зато поставили рекорд — пять! — Мария Петровна налила стакан крепкого чая, положила на тарелку бутерброды. — Присаживайтесь… Небось и не завтракали сегодня…

— Нет… Но не чувствовала, что голодна. А теперь такая тяжесть с плеч свалилась. — Девушка с жадностью набросилась на бутерброды. — Вкусно как…

— А тяжесть действительно свалилась с плеч! — засмеялась Мария Петровна.

— Славно… Спасибо! — Девушка, вновь потянувшись, встала. Улыбнулась чуть припухлыми губами. — Пора… Ждите через два часа. Да, а листовки?! А то и новостей не узнаешь. Знаете, после побоища, учиненного черносотенцами у университета, собралась толпа. Городовой решил утихомирить страсти: «Разойдитесь, господа! Все равно в здание не пропустят, а здесь ничего не увидите. Завтра все в нелегальных газетах узнаете». Вот и полиция признала авторитет нашей печати!