Мария Глушко - Год активного солнца

Вошла Шурочка с подносом, уставленным чашками. Аромат кофе поплыл по кабинету.

— Аркадий Устинович, чашечку кофе с нами, — пригласила Кира Сергеевна. Он как-то жалко и вынужденно улыбнулся, сказал, что спешит.

Настроение упало — и оттого, что день растекался по мелочам, и из-за директора культпросветшколы, который не постыдился прийти к ней со своим неправым делом и ушел униженный, убитый. У Киры Сергеевны было чувство, словно унизили ее.

— Где же ваша чашка? — спросила у Шурочки. — Прошу не уходить, вы будете нужны.

Шурочка, пряча удовольствие, свела свои строгие брови, вышла и вернулась с пухлым блокнотом. Пристроилась у окна.

Пили крепкий кофе с коричневой пенкой, хвалили и благодарили Шурочку. Она сидела с непроницаемым лицом, прямая, строгая, с откинутой назад головой. Похвалы, как, впрочем, и ругань посторонних, оставляли ее равнодушной. Она реагировала — и то сдержанно — только на отношение к себе Киры Сергеевны.

На шкафу тихо гудел вентилятор, гоняя густой воздух, Кира Сергеевна покосилась на папки, взглянула на часы.

Время шло, пора прервать затянувшуюся паузу.

Главврач онкологического диспансера, худенькая немолодая женщина, обиженно моргая маленькими глазками, жаловалась на роддом, который намерен оставить за собой и старое здание, а между тем, давно обещано передать его онкологии.

— Какова позиция горздрава? — спросила Кира Сергеевна.

Главврач завела новый монолог плачущим растянутым голосом: горздрав намерение роддома поддерживает, между тем, освобождающееся здание прилегает территориально к стационару диспансера — стенка к стенке — стационар задыхается, работает в чрезвычайно стесненных условиях, и передача освобождающегося помещения — единственная возможность расшириться в обозримом будущем.

Ну и дела, думала Кира Сергеевна, еще новый корпус гинекологии и не закладывался, а уже старый считается освобождающимся помещением и за него идет драка! Как тесно становится городу! Впечатление парадоксальное: чем больше строим, тем больше надо!

— Связать с горздравом? — Шурочка поставила свою чашку, намереваясь выйти. А Кира Сергеевна уже взялась за трубку.

Темпераментная заведующая горздравом, узнав, в чем дело, первой кинулась в атаку.

— Кира Сергеевна, миленькая, что они там ходят, жалуются? У меня нет пасынков, мне все родные — и роддом, и онкология, но городу нужен абортарий! Где же мы будем проводить подобные операции женщинам?

— А где мы их делаем сейчас?

— В гинекологии несколько коек… Но, Кира Сергеевна, миленькая, так продолжаться не может! Огромные очереди, это единственный выход, мы буквально задыхаемся!

И здесь задыхаются. Похоже, все задыхаются.

— Самый лучший выход, чтоб рожали, — сказала Кира Сергеевна.

— Не хотят! Нет, старое здание роддом не отдаст. И я не отдам, пойду в облздрав, грохну кулаком по столу!

Кира Сергеевна улыбнулась, представив себе грохот крошечного кулачка. Незаметно в нужной деловой суете поднялось настроение, все неприятные мелочи отлетели, она, конечно, знала: не назад они отлетают, а вперед, в завтрашний день, с ними еще предстоит встреча, ну что ж, она не боится таких встреч.

— Обойдемся без кулаков.

Полистала календарь, черкнула на нем.

— В пятницу после обеда прошу ко мне. С цифрами.

Кивнула Шурочке, но та уже записывала в свой блокнот: «Пят. 14 час. Горздрав».

Главврач онкологии скосила глаза к носу, прижала платочек:

— Где же тогда правду искать?

— И вас, Нина Васильевна, прошу в пятницу. И тоже с цифрами.

Когда она ушла, Кира Сергеевна попросила Шурочку:

— Не пожалейте для нас еще по чашке.

Попросила отчасти потому, что в самом дело хотелось кофе, но и для того, чтобы вежливо удалить на время Шурочку.

Человека, оставшегося в кабинете, она знала давно, когда-то вместе работали в школе. Он тоже был учителем математики и завучем. Кира Сергеевна, когда уходила в гороно, рекомендовала его на свое место.

Сейчас, прежде разговоров о делах, хотелось поболтать о жизни.

Говорили о семьях, о детях, о школе, в которой работали. Сколько воды утекло с тех пор! Его Никитка в десятом классе активно «бегал» за Ириной, а теперь у каждого — семья, дети…

Тихо жужжал вентилятор, сквозь штору просачивалось солнце, заливало пол и степы лимонным светом, желтые блики играли на дверцах шкафа, задевали лицо сидящего перед Кирой Сергеевной человека, он щурился, прикрывался ладонью.

Она знала, что он скучает по школе, давно просится назад; знала, что он талантливый учитель, был на виду, и его выдвинули на гороно. Уходить из школы не хотел, она же его и уговорила, в конце концов согласился, оставив за собой часы в двух классах, а потом часы пришлось бросить: не хватало ни времени, ни сил.

Киру Сергеевну при встречах с ним всякий раз грызла совесть: зачем этого талантливого учителя оторвали от любимого дела, посадили в начальники, заставили руководить школами? Она подмечала в нем усталость, неуверенность, не раз одолевало искушение помочь ему вернуться в школу. Но с другой стороны, вставал вопрос: кого же сажать в начальники, неужели бездарных? Разве можно примириться, чтобы одаренными специалистами руководили люди ограниченные и бездарные?

Выпили еще по чашке кофе, который принесла Шурочка. Потом он сказал:

— Я по поводу детсада по улице Борисова. Как был котлован два месяца назад, так и сейчас — котлован. Только зарос бурьяном.

Опять Шурочка встала.

— Пригласить Жищенко?

Кира Сергеевна промолчала. По мнению Шурочки, я тут самый главный и значительный человек. Могу любого пригласить, вызвать — вплоть до председателя. Она не хочет примириться, что мы с Жищенко — зампреды и в равном положении.

Кира Сергеевна утопила кнопку аппарата.

— Николай Иванович? Здравствуйте, Колосова.

Как и водится, он начал с междометий:

— О-о! А-а! Ну-у! Путешественница вернулась! С приездом! Наконец-то!

Она не совсем почтительно оторвала трубку от уха, повертела ею, пережидая, когда иссякнет всплеск эмоций. Потом сказала:

— Здесь гороно жалуется на СМУ-3. Не можете ли зайти? Или мы к вам…

Шурочка чуть-чуть изогнула губы. Ее оскорбляло, что Кира Сергеевна готова идти на поклон к Жищенко.

Впрочем, Николай Иванович этого не допустил. В трубке ласково возмущался его бас: что вы, Кира Сергеевна… Я сам, Кира Сергеевна… Для вас, Кира Сергеевна…

Через минуту обладатель баса уже входил в кабинет. Как всегда, чуть вразвалочку, широко ставя свои кривоватые ноги. И лицо у него было такое, словно он только что сытно пообедал.

— Что ж ты, деятель, беспокоишь даму, — сказал заведующему гороно, пожимая руки. — Ты ж знаешь, строительные организации — на моей душе и зарплате.