Мария Глушко - Год активного солнца

Подошли к скамейке, Кира Сергеевна стала вытягивать из сумки свертки и мешочки, наконец, добралась до коробок с машинками.

Ленка разглядывала их, прищелкивала языком, прокатила пару раз по скамейке, потрогала багажник, дверцы. Поинтересовалась, снимаются ли колесики.

— Донеси до дома хотя бы, — сказала Кира Сергеевна.

Ленка пошла, зажав в руках по машинке, третью сунула назад, в сумку. Рядом с ней пристроился какой-то мальчишка, шагал, сбоку заглядывал в Ленкины кулачки. Попросил:

— Покажи.

Ленка показала, даже разрешила подержать — просто, без ребячьего хвастовства.

Она добрая, подумала Кира Сергеевна.

Посидели на детской площадке перед домом, Ленка, не выпуская из рук машинок, вдруг крикнула:

— Вон мама!

Пока поднимались в лифте, она вертелась перед матерью, показывала игрушки.

— Еще не сломала? — смеялась Ирина. — Странно.

Почему мне так хорошо и спокойно? — думала Кира Сергеевна. — Ведь ничего хорошего но произошло. Но и худшего не случилось. Все живы, здоровы, и я здесь, с ними.

На кухонном столе она выложила свертки, и все пошли в комнату. Там стояла все та же раскладушка, жались к стенкам связки книг.

Так и не купили мебель.

— Ну, рассказывай, как у них там, — сказала Ирина. — Досыта лобзались с Лидией?

Кира Сергеевна улыбнулась:

— Главным образом ругались.

— Да? — Ирина подняла брови. — На тему?

— На разные темы. О ее погубленном таланте. О тебе.

— И обо мне?

— Ну, да. Она тебя понимает, а я не понимаю.

Вкатилась Ленка со своими машинками.

— Кира, смотри, они снимаются совсем просто!

Все три «москвича» уже были без колес.

— Пошли на кухню, покурим, — сказала Ирина.

Сопел на плите чайник, в окно било солнце — прямо в лицо Кире Сергеевне, она загораживалась рукой, чувствовала на ладони тяжелое тепло лучей.

Ирина расспрашивала о Чекалиных, отдельно и подробно о Лидии, Женечке, Викторе, Ии… Кира Сергеевна рассказывала с оттенком веселого юмора и думала, что после этого свидания Лидия стала дороже и ближе, — мой единственный и последний звоночек из детства.

Как она сказала тогда? «Чтобы ты закрыла мне глаза».

— Ия ждет ребенка.

Ирина рассмеялась:

— Это не Ия ждет. Лидия ждет. И все мечтает, что хоть теперь-то родится девочка.

Было хорошо сидеть вот так в теплой, затканной солнцем и дымом кухне, пить чай, говорить о пустяках, слышать голос Ленки…

Придумала же когда-то: «Одна в мире»! Если есть на свете хоть один человек, который зовет тебя матерью, ты не одна в мире.

— Знаешь, в первую ночь мы почти не спали, вспоминали детство. И мне было странно, что есть ты, Ленка и у Лидии — дети, внуки… Трудно объяснить.

— Я понимаю, — кивнула Ирина. — У меня бывает так, когда я встречаю девчонок из школы.

Пришел Юрий, заглянул на кухню:

— Я думал, пожар, а это дамы курят. Здравствуйте, Кира Сергеевна!

Он стоял с розовым от солнца лицом, озорно сдвинув на затылок шляпу-тирольку, и смотрел на Ирину.

— Вот гостинцы от Чекалиных, — сказала Кира Сергеевна. — Черная икра и тарань. У нас на Волге ее зовут воблой.

Юрий попробовал на кончике ножа икру, блаженно закрыл глаза:

— Божественно. А к тарани пивка бы!

— Сходи, — сказала Ирина.

Юрий подумал, снял шляпу, поскреб затылок.

— Ей-богу, лень.

Они грызли тарань, густо мазали на хлеб икру, Юрий рассказывал про каких-то Пономаревых, которые волокитят и тянут резину, и про какой-то второй вариант. Ирина слушала заинтересованно и сама говорила про незнакомых Зябкиных.

Кире Сергеевне весь этот разговор был непонятен, но она смотрела на них и думала: вот и наладилось у них, что бы там Лидия не говорила, а у Ленки есть мать и отец, у Ирины — семья. И худой мир всегда лучше доброй ссоры.

— Мне пора, — сказала она и встала.

Ирина, конечно же, принялась уговаривать — «посиди, куда спешить?»— Юрий поддакивал ей. Кире Сергеевне казалось, что делают они это не очень охотно. Да и в самом деле было пора.

В троллейбусе все время думала о том, что вот сейчас придет, увидит его, и все замирало в ней от радости. Боже мой, я и не знала, что до сих пор люблю его, но вот перевернулась жизнь, и я поняла это…

Может быть, сейчас он скажет: «Ты хотела, чтобы я ушел, я ухожу». И уйдет. Вдруг уже ушел? Она старалась вспомнить, видела ли сегодня его вещи в комнатах, и не могла.

Лифт почему-то не работал, и она бежала по этажам, шарила рукой в сумочке, искала ключи.

Александр Степанович стоял в прихожей с газетой в руках.

— Здравствуй, — сказала она, бросила на подзеркальник ключи.

Он посмотрел на нее поверх очков:

— Хоть бы записку оставила, — заговорил сухим низким голосом, — мы тут с ума сходили…

Грубо шелестела газета, которую он никак не мог сложить, Кира Сергеевна видела, что у него дрожат руки.

— Это жестоко, Кира.

А то, что сделал ты, не жестоко? — хотела она спросить. Но все еще чувствовала свою вину перед ним за те невысказанные напрасные подозрения.

— Я не подумала, извини…

Прижав газету, он ушел в свою комнату.

Кира Сергеевна повесила пальто, заглянула в столовую, щелкнула выключателем. Ничего враждебного уже не было в этих вещах, но она почувствовала холодность и отстраненность, словно никогда тут, среди этих вещей, не жила. Книжный шкаф, стол, кресла… Диван и бра над ним… Акварели на стенах…

Все было знакомо до черточки и царапины. Знакомое, но чужое.

Она и раньше уезжала в командировки, в отпуск, но всегда возвращалась к себе. А сейчас что-то изменилось в квартире или в ней самой — она не могла понять — и было чувство, что попала в чужой дом.

Где же мой дом?

Включила телевизор, чтоб не было этой тишины. Шел концерт, она вспомнила, как сидели с Олегом в дымном зале и ту певицу в гладком сверкающем платье, тягостное ожидание, что вот сейчас он заговорит о неприятном, ненужном. Она вышла на кухню, из прихожей крикнула:

— Тебе привет от Чекалиных!

Он что-то ответил — она не разобрала, услышала его шаги, подумала: наверно, решил, что я приглашаю поговорить. О чем нам говорить?

Он вошел, выдвинул из-под стола табуретку, зачем-то задернул на окне штору. Движения его были медленны, вялы, словно все это он делал нехотя, с трудом.

— Будешь есть?

Он молчал. Она открыла холодильник, вытащила мясо, поставила варить бульон. Давно уже ничего не готовила — каждый обедал у себя на работе — но если есть мясо, надо же его сварить.

— Как они там? — спросил Александр Степанович своим глуховатым голосом.

— Чекалины? Толстеют в основном.

Он сидел у окна, в руке почему-то все еще держал свернутую трубкой газету. Кира Сергеевна ожидала, что, может быть, он спросит про Олега, но он ни о ком не спросил, и она поняла, что Чекалины его сейчас не интересуют, вопрос свой он задал просто так, чтобы не молчать.