Андрей Упит - Земля зеленая

— Подавай его сюда! — кричал Эдуард, окидывая толпу свирепым взглядом. — Я ему покажу! За три дня, что мне отсидеть пришлось!

— В порошок сотру! — Рейнъянкинь потер кулак о кулак и даже подскочил, так что чуть не задел шапкой за верхнюю пуговицу пиджака Мартыня.

С такими дурнями о деле не договоришься. Но уйти Мартыню удалось только после того, как он заказал еще мерку за пятиалтынный и две бутылки пива. Улица полна народа. Ни один продавец не стоял в дверях и не зазывал покупателей, все лавки и без того битком набиты. Принарядившийся коробейник Ютка прошел мимо с таким видом, будто знать не знал старшего батрака. На рыночной площади было тесно, как в полной мереже. Под полотняным навесом, где продавали гвозди, напильники, волосяные сита, жестяные подсвечники и книги, топтались оба Андра, по пробраться к ним было невозможно, и Мартынь даже не попробовал. Но вот он приметил невдалеке преподобного Зелтыня, — толпа несла его вперед, вдоль столов с белыми булками и разным печеньем; он с жадностью разглядывал все подряд, вытянув шею и мигая слезящимися глазами; наконец преподобный ухватился за телегу какого-то курземца и удержался на месте, так что Мартыню удалось к нему подойти. На поклон Зелтынь совсем не ответил, — он сердито пререкался с продавцом, который кричал, что тот хотел сунуть в карман грушу, а старик уверял, что только пощупал, мягкая ли она.

— А Лизы нет? — с трудом проговорил Мартынь.

— Чего она тут не видела? — огрызнулся Зелтынь. — Картошку копает с этим адовым исчадием. — Адовым исчадием был его сын Ян.

— Не хотите ли груш? — предложил будущий зять.

— Как же не хотеть, да если денег нет…

Полная мерка стоила шесть копеек. Конечно, страх как дорого, по за пять не отдавали. Мартынь заплатил, продавец начал накладывать мерку, а Зелтынь принялся помогать, стараясь положить побольше крупных.

— Отвезите Лизе — от меня, — застенчиво сказал Мартынь.

Зелтынь сердито пробурчал что-то. Вынул изо рта обсосанную конфету и, рассовывая одной рукой груши по карманам, другой схватил самую большую и сочную и начал грызть. «Сволочь! — подумал Мартынь Упит. — Нечего и надеяться, что до Ранданов хоть одна уцелеет».

Однако он тут же забыл преподобного Зелтыня с грушами, а также и Лизу — много дел поважнее.

В городском саду у Шлосса тоже было полно. В обычные дни деревенские сюда заходить не смели: круглые дубовые столики напоминали о скамьях в Айзлакстской церкви; у буфета со стеклянными дверцами и красными, зелеными, желтыми блестящими фляжками было некоторое сходство с алтарем; представительную, белую как молоко Мариетту Шлосс за буфетом можно было назвать наместницей Арпа, если бы она не смеялась, раскрывая красные губы и блестя зубами. Сейчас с нею шутил Екаб Бривинь, навалившись боком на буфет, тут же рядом топтались и два его приятеля-курземца. Все трое с непокрытыми головами, — воспитанникам городского училища вход в трактир воспрещался, но нельзя же требовать от трактирщиков, чтобы они узнавали их без форменных фуражек.

Калвица из Силагайлей привел сюда его приятель, лодочник Лодзинь, у которого постоянно водились деньжата, так что он не боялся даже изредка заходить в клуб — самое роскошное заведение в Клидзине. Остальных Мартынь не знал, но ему было известно, что свояк Осиса, Калвиц, тоже действует в пользу Ванага. Только что по всему прокуренному помещению прокатился могучий раскат смеха и прозвучал шлепок по чьему-то колену — значит, там в глубине сидел Прейман, хотя за другими более рослыми посетителями его и не было видно.

Мартынь протиснулся поближе. У дивайцев свои разговоры, но горожане и приезжие, мало знавшие шорника, с удовольствием слушали, как он честил Рийниека. Мартынь подсел к ним и заказал косушку. Окончательно расчувствовавшийся Прейман нагнулся к уху Мартыня и кивнул на дверь за буфетом.

— Он там с писарем Заринем, со своим шурином — ну, с этим немчиком из Крастов — и прочими господами. Я им покажу! К вечеру от них мокрое место останется.

И завел длинный рассказ о том, как Волосач хотел посадить его в тюрьму за испорченный хомут и как он на суде расчехвостил его. Мартынь Упит ждал только «большого» смеха, чтобы начать разговор самому и в противовес Рийниеку расхвалить господина Бривиня.

Немного спустя в дверь заглянула Анна Смалкайс и, покраснев, окинула взглядом помещение. Но Мартыня из Личей в трактире никто не видел, каждый дивайский пастушонок знал, что он не пьет, а только сосет конфеты. Анна раза три обошла всю ярмарку и не знала, что делать дальше — уж не затащил ли его к Шлоссу кто-нибудь из соседей, может тот же Ян Земжан из Крастов, выпить на его счет бутылку нива.

Совсем отчаявшись, она снова побрела сквозь ярмарочную толпу. Сипол из Лиелспур пробирался к ней — видно, хотел узнать что-нибудь про Либу, — но она еле взглянула на него. Сын колбасницы Гриеты Апанауской, сидя за столиком с колбасами, безобразно ругал своего конкурента соседа, — слышать эту ругань Анна слышала, но до ее сознания слова не доходили. Как очумелая, понеслась она дальше, расталкивая всех, кто попадался на пути, и, наконец, увидала. Мартынь из Личей, этот увалень, дремавший даже в церкви и не умевший толком слова сказать, теперь извивался, как кнут, а рядом с ним Минна Петерит перебирала пряники, будто не могла найти ни одного по вкусу. Минна Петерит… У Анны ноги подкосились. Год тому назад вот так же перебирала пряники она сама, и Мартынь точно так же увивался за нею… Медленно, боком, прошла она мимо, Мартынь посмотрел и сразу же отвернулся, как от чужой, как… Слезы ручьем хлынули из глаз Анны, ноги сами понесли ее прочь от этой сутолоки, через городской сад, к берегу Даугавы, вон из этой проклятой Клидзини! Что она здесь искала? Зачем прибежала как полоумная? Какое ей дело до этого старого плешивого Мартыня из Личей и всяких Минн?..

Под вечер Мартынь Упит отправился на поиски хозяина. Он еще круче заломил картуз, выше вскинул голову и блестящими глазами смотрел на каждого встречного, словно только что совершил геройский подвиг. Признаться, Ванага искать было нечего, — он сидел все там же, у Леи, только малость отлучался на рынок купить подарки домашним. Стол заставлен блюдами, обо бутылки — со спиртом и ликером — до половины опорожнены: уж если Лее попадется в лапы добрый знакомый, с ним шутки плохи. Сам он пил лимонад, а у господина Бривиня глаза красные, мутные. Брат Леи, дурачок Микель, тоже зачем-то притащился в Клидзиню, его посадили отдельно, в уголок, и он с чавканьем ел из миски студень; стаканчик водки стоял перед ним нетронутым, — никто не объяснил ему, что надо выпить. Лея только изредка бросал в его сторону угрюмый взгляд.