Андрей Упит - Земля зеленая

Анна пощупала рукой стену: нет, не горячая, сюда можно поставить. Платок сняла Лаура, а мягкой бумазейной тряпочкой протирала Лиена, — у нее самая легкая рука, — протирала так осторожно, будто каждая частица была сделана из тонкого стекла и могла разбиться. Потом все разом взглянули на круглые часы над дверью, — через полчаса Лиене опять браться за тряпку. В комнату прокрались и дети Осиене. Катыня и Пичук стояли, прислонившись к ткацкому станку, прикрыв рты руками. Тале никак не могла удержаться, хотя рот и закрыла ладонью, но пролезла в самый перед и вытянула, насколько могла, шею. Лизбете отогнала девочку подальше. Удивительно, почему бы это от дыхания детей машина будет ржаветь, а от дыхания взрослых нет. Должно быть, у мастера свой особый опыт.

Блины пекли понапрасну, зря топили печь, — мастер в тот вечер так и не пришел, Он заявился только в понедельник к обеду, совсем замерзший, как и предполагали. Воротник у пиджака был поднят, но до ушей не доставал, посиневшие руки — в карманах, на ногах — опорки, да и те полны снега.

— Ой, кажется, наш мастер совсем заледенел! — угодливо воскликнула Лизбете.

— Положим, не совсем, но все-таки, — ответил портной, заикаясь, выговаривая каждое слово не меньше чем с двух-трех раз. — Что ж поделаешь, если дивайские землевладельцы обедняли, по одной лошадке на конюшне держат, не могут запрячь и подвезти.

Ванаг сердито на него покосился и прошел в свою комнату. Терпеть не мог этого болтуна и пьяницу! Неизвестно, кто и когда распустил молву, но портного все считали острословом и насмешником. В этом непоколебимо были уверены прежде всего его родные, которые постоянно твердили: «Наш портной Ансон сказал так, наш портной Ансон сказал этак». От природы он, наверное, не был таким дураком, но слава остряка держала его, как в тисках. Ни одного слова он не говорил попросту, прямо и ясно, как другие, всегда старался высказаться обиняками, поддеть на зуб, высмеивая и даже оскорбляя. Те, кто знал его давно, не принимали этого всерьез, но в Бривини он явился впервые, и все разом почувствовали, что не будет жизни, пока в доме этот пустомеля.

Сразу пришлось затопить печь — портному понадобился утюг. Хотя не совсем понятно, зачем он ему, когда еще ничего не сшито и даже не скроено, но противоречить мастеру и расспрашивать неудобно. Портной поставил тяжелый чугунный утюг в печку — гладким дном к огню, пусть накалится, а сам сел погреться. Его длинные, редкие, седые усы совсем обледенели. По мере того как они оттаивали, он отдирал ледяные сосульки и бросал в печь. Волосы на щеках и подбородке портной подстригал ножницами, поэтому на лице торчала во все стороны рыжая, с проседью, неровная щетина.

Ел портной мало, в миске с мясом выбирал маленькие, нежирные кусочки; хлебнув несколько ложек супа, заправленного перловой крупой, потребовал чаю, — чай они в Ансонах пили без счету. Выпил четыре стакана с блюдца, дуя и обжигая губы. Но вприкуску, как другие, а весь кусок сахара совал в рот сразу. Глубоко во рту у него сохранились два крепких зуба; он долго ворочал языком, пока сахар не попадал между этими зубами, и тогда грыз с треском. Отдуваясь и прихлебывая, все время трещал без умолку, торопясь как можно скорее поделиться с бривиньской дворней всем, что знал. Главным образом — о новобрачных и о тех, кто еще только женихался. У него было особое призвание — словно по пятам следовать за женихами и невестами, подглядывать и подслушивать даже в самых отдаленных концах волости. Никого не забыл, всех охаял и высмеял! Так и болтал, перескакивая с одного на другое, хихикая своим шуткам и остротам. Вначале бривиньская дворня слушала, потом люди стали переглядываться и хмуриться, наконец всем стало тошно, смеяться никому не приходило в голову. Такого шута здесь никогда не видели.

Портной Ансон понял, что успеха у него нет. Задевая и высмеивая других, он сам был очень обидчив и легко оскорблялся. Рассердившись, начал шпынять сидевших за столом. О Лауре достаточно болтали в других домах, и она это, должно быть, знала, тут ничем новым не удивишь. Портной только добавил, что у валейцев или неретцев — достоверно не помнил где — одна слишком гордая дочка землевладельца задела носом тучу и вымокла, словно курица, упавшая в чан. И над этой шуткой только сам посмеялся. Лаура держалась так, словно портного не только здесь за столом, но и вообще на свете не существует. Обозлившись, он попробовал свои два зуба на Мартыне Упите.

— В вейбанском конце волости говорят, будто Лиза Зелтынь теперь каждое утро подметает дорогу вплоть до большака. Не знает ли Мартынь, каких это знатных гостей поджидают к себе в Ранданы эти пожиратели змей?

Мартынь Упит вспыхнул, как зарево.

— Да, — ответил он, запуская ложку до самого дна миски, — дорога там действительно гладкая, как доска. Креслынь из Вейбанов рассказывал мне, что, проезжая мимо, видел, как ночью весь снег с дороги слизал языком какой-то старый козел, почуяв козу в Ранданах.

Шутка получилась не хуже чем у портного. «Старый козел» — это прозвище Ансона. Он воспринял это как пощечину и в ярости умолк. Но нельзя было примириться с тем, что какой-то Мартынь Упит заткнул ему глотку. После третьего стакана чаю, догрызая остаток сахара, начал снова. Болтал что-то о вайнельской принцессе, которая до того избалована, что отец на санках возит ее в церковь. Мартынь из Личей будто бы заказал столяру в имении колыбель из ясеня, — не проживает ли в Бривинях кто-нибудь из родни Минны Петерит, кого следовало бы пригласить на крестины? А Сипол из Лиелспуре заказал станционному Грину сапоги за восемь рублей, — можно подумать, что собирается жениться. Совсем рехнулся: разве найдется хоть одна такая дуреха, которая возьмется чистить носы и чесать космы чужим детям.

Но Либу не возьмешь голыми руками. Прожевывая мясо, вздохнула:

— Да, может быть, оно и правда. Сипол — бедный батрак, ему приходится выкручиваться самому, у него нет брата-землевладельца, который отпорол бы голенища от своих старых сапог, а опорки дал ему.

Либу и Анну остряк задел только мимоходом. Ансоны особенно гордились тем, что портной не пропускал в волости ни одной красивой девушки, чтобы не поиздеваться. Поддразнивая двух батрачек, он бросал косые, насмешливые взгляды на третью, на Лиену, давая понять, что ему и о ней многое известно и что сейчас он отпустит свою самую лучшую шутку.

И лучшая шутка была такая: он, портной, сам этого не видел, но все говорили — сперва дивайцы, а теперь уже и айзлакстцы… С тех пор как у Карла Зарена появилась молодая жена, на горе Бривиней, за ригой, каждый вечер воет старая дева, глядя в сторону Заренов, так воет, что даже в Ансонах слышно. Бривиньские люди должны знать, правда ли это?