Андрей Упит - Земля зеленая

— Корова!.. — услышала Анна за спиной возмущенное шипение.

— Мерин!.. — прошипела она в ответ, едва удерживаясь от смеха. Отойдя дальше, и впрямь рассмеялась. «Можешь всунуть меня в какой-нибудь глупый рассказ, — смеялась она тихо, — но сапоги ты все же испачкал!»

На Колокольной горке ее стала нагонять какая-то подвода. Анна покосилась через плечо и сразу узнала. Смех оборвался, сердце похолодело, но страха нет, страха не было. Это не от страха она спрятала глаза под платочек и крепко стиснула зубы.

Екаб Бривинь суетливо поднял воротник пальто и втянул в него толстую шею по самые уши. Дергал, дергал вожжами, пока лошадь не побежала рысью, хотя по такой слякоти ехать можно было только шагом. Но объехав Анну, лошадь сразу пошла тише, уверенная, что с этим пешеходом ее хозяин непременно захочет поговорить. Екабу Бривиню ничего не оставалось, как повернуть к Анне опухшее щетинистое лицо с заспанными глазами, узкими, как стручки ястребиного гороха. Он, кажется, пытался улыбнуться.

— Может быть, сядешь? — сказал он глухим голосом, точно со дна ямы. — Я могу прокатить.

«Катись к черту!» — хотела было ответить Анна. Но сдержалась, прижала ребенка к себе покрепче, словно для того, чтобы сердце не выскочило из груди, изо всей силы стиснула зубы и, подняв голову, зашагала дальше своей тропой, как будто на дороге было пусто.

Тогда ездок схватил с телеги кнут и начал стегать, как пьяный, — кто знает, может быть, и на самом деле был пьян. Захлюпала под колесами грязь, и вскоре подвода скрылась за станционными елями. Сама того не сознавая, Анна прикрыла рукой личико Марты.

— Не гляди, — предостерегала она ее, — этот намного страшнее той, которая укусила тебя за ручку. Меня хотел съесть. У него такое рыло — от одного взгляда может стать дурно…

Звирбула не было дома, старуха мать поджидала его к обеду. Их домишко рядом с сапожником Грином, у самого большака, только вход со стороны сада. Комната с окном на дорогу еще не отделана, двери не навешены и забиты досками, — комнату закончат, когда Звирбул подкопит денег, тогда, возможно, подвернется какой-нибудь ремесленник и снимет или кто-нибудь захочет открыть лавочку.

Во второй половине — маленькая кухня, в которой поселились сами, а вторую комнатку сдали, пусть живут и платят за помещение. Анна оказалась первым жильцом.

Кухня до того мала, что двоим повернуться негде. Но Звирбул хитер: соорудил нары в два яруса — внизу для матери, наверху поместился сам. Верхние — почти у самого потолка, лишь узкая щель оставалась, чтобы пролезть, сесть уже невозможно; по зато Звирбул выдвинул доски почти до стены, так что растянуться можно барином, во весь рост. Нары матери короче, всего в четыре с половиной фута, но старуха привыкла спать свернувшись калачиком.

Комнатка жилицы тоже небольшая, едва хватало места для кровати и столика.

Стены, из старых шпал, довольно гладкие, только проконопачены плохо, некрасиво. Анна решила, что придется общипать торчавший из них мох и промазать пазы глиной. Кроватку Звирбул сколотил из каких-то забрызганных известью досок — сперва отмыть надо, прежде чем застилать. Но столик, сделанный из ящика из-под стекла, обструган гладко; втиснутый между кроватью и простенком, он устойчиво стоял на четырех довольно толстых подпорках.

Звирбулиене вертелась тут же, показывая все и расхваливая сына. Это Август сделал так, а вот это собирается сделать этак. Август теперь работает на постройке дома для станционных служащих, работа сдельная, можно кое-что подзаработать. Но вообще живется туго, деньги подрядчик выплачивает только два раза в месяц, а за фунт трехдюймовых гвоздей Миезис дерет шесть копеек, на селедку почти не остается. Пусть Анна о еде не беспокоится. В буфете первого класса всегда найдутся остатки — черствые бутерброды и парочка завалявшихся сосисок, обычно буфетчица отдает все уборщице. Дрова придется купить, город ведь не деревня, где повсюду валяются жерди, колья и сучки, в городе не найти лишней щепки.

Раньше сама ходила в лес собирать хворост, но теперь Август приносит с постройки разные обрезки — то конец доски, то чушку с бревна. Но за рекой, по откосу Сердце-горы, много валежника, совсем сухой, только ног и спины не жалей. Железнодорожный мастер нанял нового служащего из саласпилсцев, который искал себе поблизости квартиру и поселился рядом у Грина. Сразу завез целую сажень сухих дров, пусть и хозяева топят, пока вся хижина не прогреется. Полтора рубля платит за конуру, можно только кровать поставить, спит вместе с сапожником, нет ни своего столика, ни стула.

— А жильцов-то теперь сколько — батюшки! Каждый день ходят, был бы курятник, и тот сдать можно…

Звирбулиене сыпала слова, как на молитве, без остановки, не обращая внимания на собеседницу, хочет та слушать или нет. Сначала Анна старалась поддакивать, потом затихла и никак не могла понять: к чему старуха клонит? А Звирбулиене не унималась. «Уже ходят, спрашивают, когда будет отстроена большая комната, деньги заранее суют в руки. Галынь сразу все уплатил Лупатам, как только снял угол. Саласпилсец Гринам — тоже, как только въехал. Здесь ведь не полагается, как в деревне, — проживешь все лето и только осенью рассчитаешься. Здесь, как в Риге, совсем как в Риге. Плата за месяц вперед, всегда за месяц…»

Наконец Анна поняла, к чему весь этот длинный разговор. Не снимая шали, присела к столику и вытащила носовой платочек. Да, да, у нее ведь есть, она и сама знает, что тут так же, как в Риге, только сразу с дороги не сообразила… В платочке завязаны мелкие серебряные и медные монеты. Она отсчитала полтора рубля. У одного гривенника покоробился край, — кто знает, годен ли, возьмут ли такой… Второго серебряного у Анны не было, но она могла дать два медных пятака. Звирбулиене подумала и все же оставила гривенник — там видно будет, пусть решает Август.

Когда Август пришел обедать, долго вертел серебряный кружок, осматривая его со всех сторон, попробовал на зуб, не поддельный ли, наконец успокоился, но ради верности еще раз пересчитал всю горсть монет. Перед уходом на работу снова считали оба с матерью, сдвинув головы и о чем-то споря. Потом Звирбулиене завязала деньги в тряпочку и вышла за дверь, чтобы спрятать.

Дверь между комнатой и кухней еще не навесили. Анна заметила, как старуха, выходя, подмигнула сыну. Август стал в дверях и начал молоть разный вздор, чтобы отвлечь внимание жилички. Тоже упомянул о Риге, где такой порядок, что за квартиру платят за месяц вперед, иначе какой-нибудь пьянчужка поживет-поживет и уйдет, даже спасибо не скажет. Несмотря на свой спокойный характер и привычку все сносить, Анна не выдержала и рассердилась.