Юрий Корольков - Так было…

Вновь зазвенел телеграф. «Ланкастер» стал набирать ход. Матросы на палубе сняли шапки.

— Может быть, капитан прав, — угрюмо проговорил боцман. — Бедняге уже ничего не поможет. Упокой господи его душу!

Моряки перекрестились.

— Все же надо бы спустить шлюпку. — Крошоу готов был сам броситься за борт. Нечто подобное испытывали и другие матросы.

Боцман вступился за капитана. Он цедил слова, не выпуская из зубов короткой трубки. Но и боцман избегал глядеть в глаза товарищам…

— Капитан знает, что делает, — сказал он. — Его два раза уже топили подводные лодки. Кому охота в третий раз получать немецкую торпеду под брюхо. Это война, брат. В войну нельзя останавливаться на месте, даже если человек падает за борт… Не будь конвоя, немцы уже сейчас начали бы нас щипать. А до Мурманска топать и топать…

Штурвальный сказал:

— Сегодня на вахте мне почудилось, будто где-то лает собака. Я так и знал, что будет несчастье.

— Довольно тебе каркать! Тошно и без твоих разговоров. Скорей бы пройти эти проклятые места. — В глазах пожилого матроса мелькнул страх: кто не знает, что лай собаки, услышанный и открытом море, предвещает несчастье.

Матросы стояли с наветренной стороны, укрывшись от порывов штормового ветра за палубной надстройкой с машинным пиком. Из люка тянуло теплом и отработанным маслом. Заговорили о морских приметах. Тот же матрос, которому почудился собачий лай, добавил:

— Он постоянно ходил и насвистывал — вот и насвистел шторм на свою голову.

Все знали, о ком говорит суеверный моряк. Сразу после чьей-то смерти у моряков не принято называть имя погибшего.

Рейс продолжался. Грузовые корабли жались одни к другому, но не настолько, чтобы стать густой мишенью для вражеских торпедных аппаратов. Миноносцы, линкоры, крейсеры надежно несли охрану каравана. Порой они совсем близко подходили к пароходам, словно подбадривали; потом легко их обгоняли и вновь исчезали за горизонтом. А вскоре появлялись опять, похожие на заботливых сторожей-овчарок, оберегающих стадо.

Шторм начал стихать на другой день. Волны угомонились и перестали щетиниться пенистыми гребешками. Арктические дни стояли предлинные, и солнце лишь ненадолго исчезало за горизонтом, будто скользило на небольшой глубине вдоль поверхности пепельно-серого, неприютного моря. Так шли еще двое суток. Матросы, опасаясь испытывать судьбу, не высказывали вслух надежду, что плавание закончится благополучно. Но теперь каждый думал об этом. Караван скоро должен миновать остров Медвежий, там уж и «Тирпиц», германский рейдер, не будет страшен. Говорили, что он притаился где-то в норвежских фиордах.

Теперь, когда караван прошел большую половину пути, каждому хотелось думать, что, может быть, марсовый, упавший за борт, останется единственной жертвой этого рейса…

Погода стала проясняться. В белесом небе, будто отражавшем льды и снега близкой Арктики, прошли два самолета. На большой высоте они покрутились над караваном и повернули к берегам Норвегии. А видимость была такая, что корабли на шифере моря виднелись, как на раскрытой ладони. Уж лучше бы шторм, спасительный мрак, чем этот призрачный свет бесконечно длинного арктического дня.

Первый раз германские самолеты налетели утром первого июля, когда караван находился в трехстах милях севернее Норвегии. Германским летчикам удалось потопить одно судно. Воздушная торпеда ударила в переднюю часть корабля. Пароход словно зарылся носом в волны и ушел под воду. Но еще мучительно долго над поверхностью моря виднелись мачты, сокращаясь в размерах, и казалось, будто пароход продолжает плыть под водой.

В течение дня было еще два налета, но огонь зениток не позволил самолетам-торпедоносцам подойти близко к каравану. Корабли пробивались на восток, к Мурманску.

Караван «PQ-17» уже прошел около сотни миль на восток за остров Медвежий. На основе приказа контр-адмирал Гамильтон давно должен был повернуть обратно. Но в такой обстановке Гамильтон не решился покидать караван. Это значило оставить его на произвол судьбы.

Следующий день прошел в отражении воздушных атак. К вечеру немцы потопили еще три парохода. Один переломился надвое и затонул со всей командой. Экипажи других потопленных пароходов удалось снять. Но весь караван, сопровождаемый эскортом военных судов, упрямо продолжал идти на восток. Британские и советские моряки — в составе караванов шло несколько советских кораблей — продолжали бороться за жизнь, за груз, предназначенный для Советского Союза.

Ночью командующий силами поддержки контр-адмирал Гамильтон получил новое предписание из британского адмиралтейства. Шифрограмма напоминала приказ морского лорда — боевым кораблям не заходить восточнее острова Медвежий, который расположен между Шпицбергеном и северными берегами Норвегии. Контр-адмирал ответил — он находится в ста пятидесяти милях восточнее Медвежьего. Противник атакует караван с воздуха. Единственная возможность сохранить грузовые корабли — остаться при караване.

Утром третьего июля контр-адмирал получил новую радиограмму с категорической пометкой «немедленно». Приказ исходил от первого морского лорда, начальника штаба. В нем было сказано:

«9 часов 11 минут 3.7.42 г. Отряду крейсеров отступить на запад с большой скоростью».

Контр-адмирал Гамильтон заподозрил ошибку, запросил штаб, недоумевая, правильно ли он понял шифрограмму. Оставить сейчас караван — это невозможно.

В Лондоне, в адмиралтействе, вероятно, нервничали. Через несколько минут пришло подтверждение:

«9 часов 23 минуты 3.7.42 г. Ввиду угрозы со стороны надводных кораблей противника, каравану рассредоточиться и самостоятельно идти к русским портам». И снова: «Отряду крейсеров отступить на запад с большой скоростью».

Дополнительно контр-адмирал принял сообщение — германский линкор «Тирпиц» покинул Тронхейм и взял курс на северо-восток. Но едва ли это могло иметь какое-либо значение. Гамильтон знал: северо-западнее Медвежьего, примерно в ста пятидесяти милях от острова, находятся тяжелые корабли под командованием адмирала Тови. В составе эскадры американский линкор «Вашингтон», британский «Герцог Йоркский», эскадренные миноносцы, крейсеры, наконец, авианосец «Викториес». Их огневая мощь намного сильнее «Тирпица», они могут померяться силами и не с таким противником. Гамильтон недоумевал. Тем не менее он отдал приказ своим кораблям: «Отряду крейсеров повернуть на запад».

Страх охватил моряков торговых судов, когда они увидели крейсеры, уходящие вдруг на запад. Теперь пароходы становились совсем беззащитными при воздушных налетах.

А наперерез каравану шли германские подводные лодки.