Юрий Корольков - Так было…

Покидая таверну, докеры сообща преодолели две злополучные ступени и, нетвердо держась на ногах, разбрелись по домам. Джон пошел на корабль. Он жил на пароходе уже несколько суток. Со дня на день он должен уйти в море. Полли думает небось, что ее Джон давно уже в рейсе. Она приезжала на той неделе в Глазго. Конечно, всплакнула, но держалась все-таки молодцом. Докер замурлыкал песенку, которую пели в таверне: «Ах, как жаль нам тех, кто остался на берегу…»

Поднявшись на палубу, Крошоу вспомнил, что не сказал самого главного Крейчи. Раз Стефан стал на его место, пусть он следит, чтобы корабли грузили комплектом, а не так — лафеты отдельно, стволы отдельно. Стивидор обязан следить за порядком. Пусть никто не говорит, что это не его ума дело. На его месте Вильям сказал бы то же самое… Да какого черта волынят со вторым фронтом!

Джон решил снова пойти на берег.

У трапа вахтенный задержал Крошоу — капитан запретил уходить с корабля. Возможно, ночью будут сниматься.

— Мне обязательно надо повидать Стефана Крейчи… — пьяно возразил Джон. — Почему это не нашего ума дело? Почему? Я ему только скажу и вернусь. Мне больше там нечего делать, — Мысли докера путались, он тяжело шевелил языком. Джон Крошоу давно не был так пьян.

— Эге, друг! Да ты уже тепленький! Небось заглянул в «Кружку Джона» и опять туда тянет… На кого ты ворчишь? Понимаешь меня — капитан запретил.

Вахтенный шутливо и добродушно говорил с Крошоу., В душе завидовал — вот хорошо набрался! А Джон не хотел уступать:

— Но я же вернусь. На мачте еще не подняли отходного флага… Или ты думаешь, что я не хочу плыть к русским?.. Как бы не так! Я только скажу Крейчи насчет погрузки… А второй фронт открывать надо, и чтобы без дураков… Скажи, отходные еще не подняли?

Вахтенному надоело убеждать пьяного.

— Отходные поднимают в мирное время. Сейчас незачем распространяться, когда кто уходит… Иди спать. Завтра поговорим о втором фронте.

Даже в нетрезвом состоянии Джон Крошоу оставался покладистым и добродушным. Столкнувшись с неодолимым препятствием в лице вахтенного, Джон смирился и, послушав совета, отправился в кубрик, продолжая бормотать что-то о втором фронте.

Предчувствия, одолевавшие Черчилля перед полетом в Штаты, едва не оправдались самым катастрофическим образом. Глава британского кабинета провел всего один день в Вашингтоне и вылетел в Гайд-парк, где отдыхал президент в своем имении. Вообще в эту поездку Уинстон Черчилль чувствовал себя в роли шахматиста, попавшего в тяжелый цейтнот. Он торопился в Лондон успеть к началу затеянной им большой игры. Но и здесь, на американском континенте, премьера задерживали важные, совершенно неотложные дела. Прежде всего его заботила проблема «Тюб Эллоиз» — атомной бомбы, которую готовят американские физики под руководством знаменитого Нильса Бора, бежавшего из оккупированной Дании.

Посадка в Гайд-парке прошла неудачно: тяжелая машина едва не скапотировала. На аэродроме все замерли — еще секунда, и воздушный корабль превратится в груду изуродованного металла. Непостижимо, как пилоту удалось выровнять самолет? Черчилль вышел бледный от пережитого страха, но быстро овладел собой и пошел к Рузвельту. Президент сидел за рулем автомобиля и не выходил из кабины: последнее время ноги совсем перестали слушаться. Он, дружески улыбаясь, приветствовал гостя и усадил его рядом с собой.

— Могу вам сказать, дорогой Уини, вы родились под счастливой звездой! — Президент, забыв об окружающих, фамильярно назвал Черчилля так, как называл его только наедине. — Я чуть не умер от испуга за вас.

— Я мог бы умереть не только от испуга, — сказал Черчилль. — Но, как видите, все обошлось благополучно.

— Знаете что? — предложил Рузвельт. — Давайте немного рассеемся после этого неприятного эпизода. По дороге в Гайд-парк я покажу вам великолепную картину Гудзона. Это немного в сторону. Уверяю, вы никогда в жизни не видели более величественного пейзажа!

Ехали вдвоем — Черчилль и Рузвельт. Президент сидел за рулем. Остальные машины шли сзади. Первозданная, суровая панорама Гудзона в самом деле поражала своим величием. Дорога шла над обрывом. Глубоко внизу река величаво несла свои воды, похожие на остывающее серебро. Но и здесь неприятности, словно рок, преследовали британского премьера. Он пережил страшный момент, когда машина вдруг повисла над головокружительным обрывом. Рузвельт каким-то чудом сумел удержать ее на самом краю.

— Ничего, ничего!.. Все будет в порядке, все будет в порядке, — повторял он, впившись в ручной тормоз и задним ходом пытаясь вывести машину на узкую дорогу.

Передние колеса остановились у пропасти. Сквозь стекло кабины, точно из окна самолета, Черчилль увидел спадавшие уступами скалы, верхушки сосен, растущие глубоко внизу на берегу Гудзона. Холодок пробежал по спине премьера. Машина взревела и подалась назад. У Черчилля вырвался вздох облегчения.

К тому времени, когда остальные подоспели к месту происшествия, все действительно было в порядке. Рузвельт вытер платком выступивший на лбу пот. Его британский гость выбрался из кабины, подошел к обрыву и осторожно заглянул вниз. Только сейчас в полной мере ощутил Черчилль опасность, от которой избавился вместе с Рузвельтом. До подножия скал было несколько сот футов. Попробовал шутить:

— Не слишком ли много для двух государств потерять руководителей в одной катастрофе?!

— Провидение за нас, — набожно возразил Рузвельт. — В этом я вижу доброе предзнаменование. Господь бог нам поможет благополучно миновать пропасть, в которую тянет нас Гитлер.

Но пропасть войны все еще грозила поглотить Черчилля. На другой день после приезда в Гайд-парк Черчилль получил шифрограмму — Тобрук капитулировал. Роммель взял в плен двадцатипятитысячный гарнизон. Это поразило как громом — ведь только накануне вечером Окинлек прислал утешительную телеграмму — гарнизон крепости достаточно силен, продовольствия хватит на девяносто дней, вооружения тоже достаточно. Из Штатов в Тобрук на быстроходных судах отправили сотню пушек и триста танков «Шерман». Они не поспели к развязке. Катастрофа наступила раньше.

Тобрукский гарнизон сдался противнику, располагавшему вдвое меньшими силами. Теперь войска Роммеля находились в нескольких переходах от Каира. Немцы подходили к дельте Нила. Итальянское радио передавало: Муссолини готовится к поездке в Африку, чтобы участвовать в триумфальном вступлении в Александрию.

Фатальные неудачи преследовали Черчилля. За последние сто дней он потерял значительную часть империи на Дальнем Востоке. Потеряны Малайя, Сингапур, Бирма, и вот неудачная битва в пустыне, которая завершилась падением Тобрука. Теперь все висело на волоске, как он сам вчера висел над Гудзоном… К довершению неприятностей, Идеи молнировал из Лондона — Джон Уорлд Милн готовится внести в парламент вотум недоверия правительству. Оппозиция намерена использовать военные неудачи и отсутствие премьера в Лондоне. Власть может ускользнуть из рук Черчилля. Не самое ли это страшное?