Ефим Зозуля - Мастерская человеков

— Вы говорили, — сказал Мурель, — что когда хотят в учреждении выжить человека, к нему приставляют такого помощника. Это часто делается?

— О, да, это лучший способ выжить человека снизу. В другой раз мне приставили не такого еще. Тот был такой мерзавец, что я тосковал по первому. Второй был просто омерзителен. Он говорил трагическим тоном, полным деловой напряженности: «Надо позвонить такому-то. Надо ответить на такую-то бумагу». И это в тот момент, когда я брался за телефонную трубку, чтобы позвонить именно по этому делу, или садился писать ответ именно на эту бумагу. Когда раздавался его скрипучий голос с этим беспросветным по наглости «надо», мною овладевало непреодолимое желание поступить наоборот.

Мне хотелось спорить. Я клал на место телефонную трубку и начинал ему раздраженно доказывать, что не надо говорить по телефону, что это бесполезно, что это нелепо, преступно. Я собирался писать ответ на бумагу, но/услышав это его «надо», содрогался внутренне, клал на место перо и говорил, что не надо писать ответа. Он мне мешал работать. Он парализовал мою инициативу. Он вселял в меня неодолимое отвращение. Я уходил из комнаты. Я кипел от возмущения. Я не узнавал себя…

Гражданин Машкин сильно взволновался и не мог продолжать рассказ.

Помолчав несколько минут, он попрощался и ушел, обещая зайти завтра.

На следующее утро Капелов проснулся в деловом настроении. Он сел за стол, положив перед собой бумагу и карандаш. Лицо его было весьма озабоченно. Надо действовать! В самом деле, надо же с чего-нибудь начать. Разговоры, соображения, мысли, отдельные посетители — все это хорошо, но работа не ждет.

Однако с чего начать?

Капелов написал на бумажке:

1) Исследовать группу московских жителей.

Он положил карандаш.

Как исследовать? Очевидно, придется послать Муреля. Пусть понаблюдает и даст характеристики. По ним можно будет произвести более детальное обследование. Но где? Где производить обследование? Надо же иметь помещение! Надо иметь возможность содержать людей и притом в нелегальных условиях! Эх, приехал бы Кумбецкий!

Мурель встал и, сонный еще, с полотенцем на плече, стоял у окна и смотрел на улицу.

— Вот они, московские люди, — сказал он с удивлением, вернее, с предельным любопытством. — Интересно. Посмотрите, какие они. Как они ходят!

Капелов, почувствовав себя хозяином, прервал его, невольно подражая Латуну:

— Слушайте, ну все это хорошо. Мы вот ехали, разговаривали, обменивались мнениями и так далее. Все это хорошо. Но пора приступить к работе. Сможете ли вы подготовить материал о москвичах?

— О каких именно?

— Ну, постарайтесь нащупать каких-нибудь более или менее характерных. Понаблюдайте и запишите. В виде таких коротеньких записок. Не кажется ли вам, что вы многих знаете, — есть ли у вас еще это чувство?

Мурель посмотрел в окно и сказал:

— О, да. Оно не покидает меня. Ваша щедрость, с какой вы вливали в меня эликсир, возможно, принесет вам теперь пользу. Мне кажется, что я знаю почти каждого из вот этих прохожих. Черт его знает, но вот этот, например, или этот, откуда я могу знать их? Но у меня такое ощущение, точно я жил с ними много лет, работал вместе, пригляделся, привык и так далее…

— Ну, так вот, позавтракайте и марш на работу! Пойдите на какую-нибудь центральную улицу, станьте где-нибудь сбоку и наблюдайте. Посмотрим, что у вас получится. Затем, я думаю, кое-кого из вашего списка мы захватим, заморозим и обстоятельно исследуем. Без живого материала нельзя же начать. У нас еще нет помещения для Мастерской. Займемся поэтому пока подготовительной работой.

Он взял карандаш и добавил к написанному:

а) Характеристики.

б) Исследование.

— Ну, действуйте, — сказал он Мурелю.

Мурель, собираясь отойти от окна, вдруг заметил на противоположной стороне тротуара Ипатова.

— Смотрите, Ипатов уже на улице.

Приспособленец с портфелем под мышкой деловито расспрашивал о чем-то какого-то прохожего. Тот, широко жестикулируя, указывал ему на разные концы улицы.

— Когда он успел встать и выскочить!

Вид у Ипатова был вполне советский. Ботинки уже потеряли блеск, брюки осели, складка исчезла, пиджак тоже висел небрежно, как у настоящего советского человека, которому некогда думать о своей внешности. Портфель разбух почти до карикатурных размеров — что он туда напихал, совершенно непонятно было. Шляпу он оставил в гостинице, и непокрытая голова с треплющимися по ветру волосами окончательно придавала ему типичный облик советского служащего или среднего партийного работника.

Поблагодарив прохожего за объяснения кивком головы, он быстро удалился.

Капелов строго сказал Мурелю:

— Пожалуйста, не задерживайтесь.

Когда Мурель ушел, в дверь постучали. Это был Машкин.

— Не слишком ли рано я к вам?

— Нет, пожалуйста.

— Я к вам, значит, по тому же делу. Понимаете, мне очень срочно нужно поднять и укрепить мою авторитетность. Очень важно, чтобы вы мне посоветовали, как мне держаться. Вот я поступаю, например, на новую работу. Совершенно ясно, что уже с первого дня надо уметь себя поставить. Но в наших условиях это чрезвычайно трудно. Ведь, знаете, все зависит от мелочей. С первой же секунды начинаются какие-то истории. Если в вас сразу чувствуют мягкого человека, то сразу же начинают наседать. Начинается с того, что является комендант и уносит из комнаты хорошие стулья и приносит плохие. Стол тоже ставят какой-то дурацкий. Между тем это же имеет значение. Мы, правда, презираем вещи, не обращаем на них внимания, но все-таки, когда человек сидит за приличным столом в приличной деловой обстановке, то отношение со стороны посетителей более нормальное, общее самочувствие лучше. Не правда ли? Затем, почему я должен сидеть за плохим столом с жалкой чернильницей, сидеть на кривом стуле? Почему? Но как сказать об этом? Завхоз скажет, что, к сожалению, другого нет, что новые столы заказаны и только через месяц поступят, а этот стол идет в ремонт. А стол не идет в ремонт, его отдают тому, кто умеет настоять, чтобы ему дали хороший стол. Вообще, разве важно, что говорит завхоз? Ведь у всех есть миллион доводов на что угодно. Каждый при желании может врать, как ему угодно. Ну и что вы будете делать! Такая мелочь, а самочувствие уже отравлено. Ну вот, как держаться? Не обращать внимания — сядут на голову. Начать скандал из-за лучшего стола — несерьезно. В советском учреждении разговор из-за хорошего стола. А что, если действительно нет лучшего стола! А что, если действительно он идет в ремонт! Что будут думать о вас товарищи? «Не успел приступить к работе, как уже скандалит из-за какой-то ерунды. Вот, — скажут, — действительно бюрократ».