Инал Кануков - Антология осетинской прозы

— Эх, Корис, хоть бы ты разделил со мной печаль, — обращается он в такие минуты к любимой собаке. И тут же, опомнившись, кричит на разбежавшихся овец: «р-рай, р-рай!»

С каждым днем все печальнее становится Халци. Пища ему в горло не лезет, по ночам его бессонница мучает, совсем как в «Песне девушки»:

Как-то ночью Халци и вовсе голову потерял.

В кошаре он лежал, укрывшись шубой. На дворе стояла такая темень, что хоть глаз коли. Из дальних южных сел долгое время доносился собачий лай. Ничуть не уступали им собаки куыдских пастухов. Не сиделось на месте и Корису. Несколько раз обежал он вокруг стада, потом взлетел на Березовый холм и оттуда жалобно завыл.

Пастухи из Куыда, приняв его за дикого зверя, стали свистеть.

Сон совсем покинул Халци. Он долго ворочался с боку на бок, в голове вертелись разные мысли. Стоило ему прикрыть глаза, как он мгновенно оказывался в Гудзарете. Его будто бы мучала страшная жажда, и Асинат поднесла ему чашу холодной родниковой воды. Халци ухватил девушку за руку, притянул ее к себе и обнял…

И вдруг откуда ни возьмись — отец Асинат… Халци бросился бежать. Его стали преследовать. Халци бежит во весь дух. Но вот нога у него начинают подкашиваться. Раздается выстрел. Халци ранен, теперь он не в силах ступить ни шагу…

Тут Халци испуганно вздрагивал, резко переворачивался на другой бок, а потом долго не мог прийти в себя.

Ближе к рассвету Халци сказал себе:

— Значит так, дважды не погибают! Как бы там ни было, иного пути нет. Не век же мне в пастухах ходить.

В голове у него родилась необычная мысль, он быстро встал, натянул на ноли чувяки. Спустя мгновение он уже гнал отару в сторону Дзагалкома, туда, где пасли овец пастухи из Куыда.

У березовой рощи Халци остановился, присел в тени дерева, потом подозвал Кориса, ласково потрепал его по шее, достал из сумы кусок сыра и весь отдал собаке. Откуда было знать бессловесному животному, что задумал его хозяин! Корис на радостях бросился лизать Халци щеки. Тот порывисто обнял собаку:

— Прощай, мой друг! Жизнь опротивела Халци, и он решил распроститься с тобой… Прощай, Корис!

Халци еле сдержался, чтобы не расплакаться.

Потом он пошел к пастухам из Куыда, рассказал, что собирается в дальнюю дорогу и попросил их сберечь отару Кудзага, за что пообещал им Кориса и своих собственных овец. Дал им еще и другие наказы.

Куыдские пастухи от неожиданности растерялись. Должно быть, у этого человека или помер кто, или черти его одурачили. И все же предложение Халци они охотно приняли.

На третий день пути Халци прибыл в Гудзарет.

Вон у самого леса в ложбине село, то самое, в котором живет Асинат.

А вот и родник, откуда Асинат берет воду. Здесь Халци виделся с ней в последний раз. «Заглядывай к нам еще!» — сказала ему на прощанье Асинат. Видно, не зря она просила его об этом. Скоро Халци увидит ее, но что же он ей скажет, зачем он пожаловал, что ему надо? Этого бедняга-пастух не знает. Да и потом одна мысль не дает ему покоя: может, Асинат давно забыла о нем, может, она ни разу о нем и не вспомнила?..

Халци присел у родника. Надо бы немного передохнуть. Сюда, к роднику наверняка кто-нибудь придет, и он сможет узнать о новостях.

И в самом деле, вскоре к воде прибежала босая девочка с непокрытой головой, с узкогорлым кувганом на плече.

— Чья ты девочка? — спросил ее Халци.

— Я дочь Дзыцца.

— А не знаешь ли ты Асинат?

— Асинат? Как не знаю, на прошлой неделе ей еще свадьбу оправляли.

В глазах у Халци потемнело, весь мир для него померк, сердце в груди оборвалось. Он почувствовал себя так, будто его ударили колотушкой.

Какое-то время Халци сидел неподвижно, не в силах о чем-либо подумать. Потом встал и медленно побрел обратной дорогой, только на этот раз он уже не стал подниматься на склон Брытаты, а обошел его стороной.

С тех пор Халци никто больше не видел. Ничего не знали о нем и пастухи из Куыда. Кто говорил, что он в Турцию подался, кто утверждал, что видел его в Баку на нефтепромыслах, а кто уверял, что он добрался до самой Америки.

Так никто и не знает, где Халци и что с ним сталось. Искать же бедного пастуха никому и в голову не пришло.

Перевод А. Дзантиева

Одно из наших сел носит название «Стырфатан», то есть «большое и широкое». Услышав это название, заезжий человек наверняка решит, что речь идет о селе с множеством дворов, таком огромном, что даже всаднику непросто объехать его из конца в конец. Здесь тебе и широкие бульвары, и быстрые трамваи, и всякие другие чудеса. На самом же деле село насчитывает всего-то восемь дворов, и это с какой бы стороны ни начинать счет.

У слиянья двух рек лежит небольшая, поляна. На зеленой травке резвятся телята и куры, тут же поросята увлеченно копаются в земле. Однако Стырфатан славен не этим, а тем, что здесь облюбовал себе место исполком всего ущелья. На краю поляны — новое здание школы, а рядом в здании старой церкви — кооператив.

И все же главная примечательность села — это радио. В дикой горной местности, там, где по соседству с человеческим жильем спокойно разгуливают медведи и волки, теперь радио: связали несколько шестов друг с другом, задрали их к небесам, прикрепив к стволу высокой груши, и радио готово. Скажем, кто-то говорит в микрофон в далекой Москве или в Тбилиси, а Дударыко или Тепсарико внимают этой речи в Стырфатане.

И чего только не выдумает Анри, председатель исполкома, чтоб ему пусто было, как он только везде поспевает! Села по всей округе разбросаны, одно в Джермуге, другое в Барсамдзели, третье в Кугоме, четвертое и вовсе где-то на отшибе, чуть ли не на верхушке Ардуза, поди и уследи за ними. Выход только один: в скворца превратиться или на аэроплан сесть, а так села и взглядом не окинешь, о том же, чтобы их пешком исходить, не может быть и речи.

Недавно у нас произошел случай, который взбудоражил все ущелье: в Стырфатане выловили двух воров. Вначале исполком сам в этом деле разбирался, потом преступников этапом отправили в город.

А случилось следующее. Как-то темной ночью жители Кугома Пала и Парса надумали совершить дерзкий набег. Видно, вспомнили, бедняги, подвиги своих дедов, когда те, бывало, угоняли целые табуны лошадей из соседней Кабарды или Чечни, и сердца их трепетно забились:

— Эх, давай и мы испытаем нашу силу и доблесть!

У Пала ноговицы совсем истрепались, у Парса черкеску будто собаки в клочья изодрали.