Инал Кануков - Антология осетинской прозы

После этого друзья принялись обниматься и целоваться. Пошли к корове, повисли на ней и тоже стали ее обнимать и целовать, мол, жалко резать такую тихую, смирную скотину. Потом разлеглись на траве и, чертыхаясь и икая, стали переговариваться.

— Пусть бог, который не создал тебя моим братом, на том свете в аду и в раю собакой воет… И на этом свете тоже пусть воет.

Сердце Пала разрослось, поднялось, точно на дрожжах, оно уже не вмещалось в его груди, и тут из глаз Пала полились слезы, и он заплакал навзрыд.

— О мой дорогой… нет у меня… хыкк… нет у меня никого, кроме тебя… моя семья… хыкк… вся моя семья… хыкк…

Он так и не смог договорить, слезы душили его.

Парса обнял друга, стал его успокаивать, но тот все не унимался..

— Пала… Эй, Пала, видишь, на небе звезды горят?.. Вон там Семь Сестер… Семь… Все они мои, тебе я ни одну не дам… Хочешь, я их имена назову?.. Адин зват Гадагк, другой Уадагк, есчо Аззе, есчо Уззе, Ац и Урдаган… Последний из них — бедный Гадо… такой же бедный и такой же дурак, как ты. Я есть первый. Я… я… хыкк!

Парса икнул напоследок, и по роще прокатился его могучий храп.

Пала, наплакавшись, сунул под голову шапку и тоже захрапел.

Корова долго косилась на спящих друзей, а когда их вид ей наскучил, она тоже опустилась на траву и принялась жевать жвачку.

Давно уже рассвело, а Парса все еще досматривал удивительный сон. Словно его друг Пала проснулся, встал и — вот чудо! — вдруг на голове у него выросли рога, огромные рога. Может, это вовсе не Пала?! Конечно, не Пала, это какой-то великан, горбатый, мохнатый, точно домовой дома Лекса, а ростом он с целую гору.

Парса кричит домовому:

— Эй, не подходи ко мне близко, я нарт Батрадз и весь с головы до пят булатный!

Великан бросился на него, и душа Парса обмерла. Стал Парса убегать, бежит, ноги под ним подгибаются. Еще немного, и великан ростом с гору его догонит. Погиб Парса, нет ему спасения, хоть бы на семью ему в последний раз взглянуть.

Парса продолжает бежать, а про себя думает: «Такого домового я никогда прежде не видел, весь шерстью оброс, а сзади хвост волочится. Постой-ка, да ведь это Пала!»

«Эх, чтоб тебя бог загубил, ну и напугал ты меня! Пала, родной, не гонись за мной, ведь я Парса, Камбокаты Парса, или ты не узнал меня!»

Парса остановился, тяжело дышит. Ну и уморил его этот губошлеп! Смотрит, вместо домового рядом с ним и в самом деле сидит Пала. Вдруг на голове Пала опять появились рога, настоящие коровьи рога, а сзади коровий хвост. Пала на глазах превратился в корову. О боже, прости…

«Пошла прочь, шельма, прочь! Никак эта та самая корова, которую они украли ночью, да прирежут ей на поминках! Наверно, отвязала веревку и вот прибежала сюда».

Корова надвигается прямо на Парса, хватает его зубами за подол черкески и тянет за собой.

— Пала, отстань! Что это ты в корову превратился? Брось дурить!

Корова не отпускает его, еще сильнее тянет за рукав.

— Эй, Пала, пошел отсюда, дай мне поспать… Прочь, говорю, мать твою и отца!

И тут корова заговорила человеческим голосом:

— Вставай, осел! Или не слышишь, что тебе велели встать!

С этими словами Парса получил удар в бок, а затем его затрясли, точно спелую грушу.

— Хе-е… Па… Па… Бэ-э-э… — Увидев перед собой трех вооруженных молодых людей, Парса заблеял, точно ягненок, лишившийся матери. Потом стал торопливо протирать заспанные глаза кулаками, думая, что это все еще сон. Только какой там сон! Три дюжих широкоплечих комсомольца, чтоб им пусто было, склонились над Парса, а один из них, Гегет, ухватив его за рукав, протащил по земле несколько метров и опустил рядом с Пала.

Проснувшись, Пала до того перепугался, что цвет лица его из молочно-белого превратился в иссиня-черный.

Комсомольцы подняли друзей на ноги, отвязали корову и всех троих погнали в Стырфатан.

— Эх вы, недотепы, как вам пришло в голову украсть корову у бедного человека?

— Мы, мы ничего… она сама…

— Ну, конечно, это не вы, а она вас чуть не украла… До чего удивительная корова, а!

При каждом шаге ржавая сабля бьет Пала по ногам, ноговицы у него изодраны в клочья, также в клочья изодрана черкеска Парса. Друзья плетутся, потупив головы, да это и не удивительно: от вчерашней попойки головы у них будто свинцом налиты.

Прямо перед ним бежит корова, вертит задом, будто дразнит.

— А что, вкусные должны были получиться шашлычки, а? — смеется Гегет и подмигивает незадачливым ворам. Вслух те не решаются произнести ни слова, про себя же клянут его на чем свет стоит.

— Зачем нам вести их так далеко, не лучше ли избавиться от них прямо здесь, — говорит один из спутников Гегета и щелкает затвором винтовки. При этих словах у Пала и Парса от страха подгибаются ноги.

— Прикончим их здесь! — соглашается другой юноша и тоже начинает щелкать затвором.

— Эй, парень, убери эту игрушку, а то вдруг она и впрямь выстрелит, — просит Пала, стараясь унять дрожь в теле. Рядом идет его друг Парса, шатается не то от страха, не то от избытка выпитого. Глядеть друг на друга друзья избегают.

Парса между тем рассуждает про себя: как это могло случиться, что их так быстро нашли? Видно, долговязая тень, которую они вчера видели в ольховой роще, принадлежала все же Гегету, а не Сала. Но кого он мог выслеживать такой темной ночью?

А что, если во всем виновато радио? Точно, без радио тут не обошлось! Это наверняка оно их загубило. Радио может повторить речь человека, который сам находится за семью перевалами, а ведь они с Пала стояли прямо возле вышки…

Улучив момент, Парса бросил на друга надменный взгляд и прошептал:

— Теперь будешь знать, что такое радио. Ведь сколько раз просил тебя, губошлеп, говори потише, это проклятое радио выдаст нас…

— Откуда мне это было знать! — с виноватым видом отвечает Пала. — На какие-то столбы натянули провода, так разве я мог знать, что внутри проводов черти сидят…

Услышав, что друзья о чем-то шепчутся, Гегет предупреждающе помахал винтовкой:

— Эй, вы там, не вздумайте бежать, а то вам не поздоровится.

Солнце стояло уже высоко, когда группа из пяти человек во главе с похищенной коровой вошла в село. У здания исполкома собралась многолюдная толпа, в большинстве своем молодежь. Завидев понуро бредущих Пала и Парса, люди зашевелились, засвистели, но тут Гегет скрылся с двумя провинившимися в здании исполкома, и толпа опять притихла.

Спустя три дня Пала и Парса этапом отправили в город.

Теперь друзья сидят в тесной тюремной камере и, вцепившись в металлические прутья решетки, глядят на улицу из крошечного окошка. В выпуклых глазах Пала печаль. Такой же понурый вид у Парса.

— Эй, Пала, что ты глядишь, будто в утробе твоей ягненок подох? — пытается расшевелить друга Парса.