Инал Кануков - Антология осетинской прозы

— А он откуда? — спросила Изета.

— Городской он, — пояснила Заира. — Да ты его когда-то видела. Помнишь, первый раз налетели немцы, а какой-то лейтенант вдруг стал спасать людей из-под бомб.

— Да, был, такой высокий… А говорили, что его тогда убило?

— Ранило его… Он и про тебя спрашивал.

— Про меня? — удивилась Изета. — Откуда же он про меня знает?

— Знает… Говорит, что и маму нашу запомнил.

— Он что, работает в городе?

— Нет, он военный. Капитан.

— Чудеса!.. А как же он тебя нашел?

— Сестра его со мной учится. Она нас познакомила, ну, мы и разговорились. Он ту бомбежку на всю жизнь запомнил. И нас тоже… Мы целый день гуляли, а вечером пошли в театр.

— А потом ты с ним встречалась? — поинтересовалась Изета.

— Встречалась, — тихо ответила Заира и после некоторого колебания добавила: — Я ему не разрешила, а то он уже хотел сюда ехать, к папе.

— К папе?

— А что? Думаешь, он папе не понравится? Если бы ты его видела!.. Когда мы с ним ходим в парк, так на него все оборачиваются. Будто им не на кого больше смотреть!

— А что он обо мне говорил?

— Спрашивал, какая ты стала.

— Заира, покажи мне его.

— Летом покажу. Летом он опять приедет.

— Ты же говоришь — он городской?

— В городе живут его родители. А он служит в Киеве.

— У тебя его фотографии нет?

— Есть. Только не шуми, ладно?..

— Ой! Сколько орденов!.. А ты его очень любишь?

Афай даже ладонь приложил к уху, но Заира так и не отвергала на вопрос сестры. После долгой паузы она уже другим тоном сказала:

— Он, между прочим, перед отъездом все меня уговаривал в ювелирный магазин с ним пойти, хотел мне купить золотые часики.

— Глупая! Надо было пойти! Я бы на твоем месте заставила его и туфли на высоком каблуке купить.

— Он и туфли тоже хотел. Но я подумала, что папе это может не понравиться… Да и, правда, неудобно как-то с подарков начинать.

— Да, папу, наверно, это обидело бы.

— Вот и я так рассудила.

Последние слова настолько тронули отца, что он ка какое-то время позабыл даже, про свои раны. Теперь, пожалуй, уже можно было не таиться. Афай приподнялся и попросил воды.

— Ты проснулся, папа! — мгновенно очутилась возле отца Изета. — Что, болит очень?

— Как будто немного отпустило… А ты чего такая веселая?

— Знаешь, Заира… — начала она, но тут же осеклась и, улыбнувшись отцу, выбежала из комнаты.

Разговор за дверью продолжался, но теперь Афай уже ничего не мог разобрать.

Не только радость, но и страх испытывал сейчас отец. Кто он, этот капитан, которого Заира так расхваливала сестре? Достоин ли он его дочери? Или из тех, что ловко девушкам пыль в глаза пускают? Мало ли теперь нахрапистых прощелыг развелось? Подумать только! Хотел сам к отцу заявиться, будто некогда ему сватов прислать. Будто Афай не среди людей живет. Или, может, Афая и за мужчину не считает?.. Эка невидаль — офицер! Да мы таких офицеров знавали, что при них и гром не посмел бы прогреметь…

А может, и этот капитан человек стоящий? Ведь не такая у Афая дочь, чтобы в человеке не разобраться и очертя голову в омут броситься. Нет, Заира своим достоинством не поступится, свою честь не уронит. Не такой мы ее воспитали, не то ей мать завещала…

Мать… Если бы Азаухан была жива, не пришлось бы ему, Афаю, вот так подслушивать. От матери Заира не стала бы таиться, сама бы ей выложила все тайны сердечные. И мать поняла бы ее, нашла бы для нее нужные слова. А что отец? Старый волк. С ним своими чувствами не поделишься, ему такие вещи не поведаешь. У него и мысли по-другому складываются. Он — глава семьи, блюститель родовой чести…

Ну, а как же все-таки быть, если матери нет? Как тогда? Что ж, значит, Афай должен стать для своих дочерей не только отцом, но и матерью.

Нескончаемой метелью вихрятся думы. Афай понимает, что вот-вот решится судьба старшей дочери. Эта мысль вселяет в него и отраду и тревогу. Наступит лето, и у Заиры начнется своя жизнь. Останется Афай с младшей. Будут жить вдвоем. Потом и младшая уйдет. А там что? Что ждет его дальше?.. Жениться, искать счастья заново?

Совсем расстроился Афай. Посмотрел в окно. Вечереет, но туман еще не опустился на землю. За дверью чему-то смеется Изета. Видно, кончили шептаться. Он встал, оделся, взял палку и вышел.

— Куда это ты собрался на ночь глядя? — спросила Изета.

— Загляну в правление. Скоро вернусь.

В правлении было пусто. Тогда Афай решил навестить кого-нибудь из стариков — ему нужны были люди, которые годы войны прожили в ауле. Он зашел к одному, к другому. Даже разыскал женщин, видевших из щели, как лейтенант спасал людей во время бомбежки. Того лейтенанта все в один голос хвалили, но кто он такой — ни одна душа не знала. Считали его погибшим.

И на другой день Афаю не удалось ничего узнать. Он уже склонялся к тому, чтобы прямо расспросить обо всем Заиру, на в последний момент все-таки отказался от такой мысли.

«Что ж, если они и впрямь созданы друг для друга, пусть сами меня ищут», — решил Афай и больше никуда не ходил, ни у кого ничего не выпытывал.

А время шло. Ведь жизнь — не вода в колодце, на месте не стоит. Она, как известно, прошлым не довольствуется. Если все время оглядываться назад — далеко не уйдешь.

Никто не мог упрекнуть Афая в том, что он позабыл прошлое и не ценит былого счастья. А вот за то, что не смотрел вперед, — осуждали. И не только близкие родственники, но даже родня Азаухан.

Один за другим являлись к нему добрые советчики и уговаривали — женись, устрой свою жизнь, нельзя же так. На пиру ли у кого, на похоронах или так, при встрече с соседями, он неизменно слышал:

— Пора тебе о семье подумать.

Как-то воскресным днем Афай что-то мастерил у себя во дворе. И дважды к нему приходили добрые люди — звали его, сначала в один дом, потом в другой. Но он в обоих случаях ответил отказом. После Афай завел разговор с Заирой об этих приглашениях:

— Ну, дочка, как же нам быть? Ты что скажешь?

— Я скажу то же, что и люди, — ответила она и опустила голову.

Отец отвернулся и, будто самому себе, печально объяснил:

— Никто и ничто не разрушит мою семью…

— Папа, поступи, как тебе советуют, — продолжала Заира. — Ни я, ни Изета не будем против. Все равно мы тебя никому не отдадим… — Она порывисто обняла отца и, глядя на него снизу вверх, уже не скрывая слез, добавила: — Так будет лучше, папа… Тебя звали — пойди, нехорошо людей обижать. И развеешься немного.

Афай ничего не ответил. Он лишь ласково провел своей шершавой рукой по мокрой щеке дочери и тяжелым шагом пошел со двора.

Женился Афай на женщине, которую ему сосватали родные Азаухан. Крепкая, плечистая Хангуасса слыла уже старой девой. Когда-то она была помолвлена с одним парнем из Кобана. До свадьбы оставались считанные дни, но тут разразилась война. Жениха сразу мобилизовали, и Хангуасса так и осталась в доме отца. А через три месяца пришла похоронная. Хангуасса все эти годы работала в колхозе. К ней многие сватались, но она всем отказывала. Сватам Афая она тоже не сразу дала согласие — пришлось им не раз навестить ее дом, прежде чем дело было сделано.