Виктор Ревунов - Холмы России

Даже этот мошенник, миллионер не мог противостоять ему. Был зверски убит и ограблен.

— Ловягиным?

— Викентий Романович и Желавин в день убийства находились далеко, в усадьбе.

— Почему же ваша теща, Татьяна Сергеевна, изменила прежнему покровителю?

— Боялась за дочь. Он из всего делал деньги. Кая и мать, дочь была красива. Все превращал в бриллианты. Человеческое существо из грязи и позора, униженное, протягивало ему бриллиант. Оказал сопротивление и я, хотел найти справедливость. Жил почти в нищете.

Да и в любой момент могли учинить расправу. Он обладал тайной безграничной властью. Додонов с миллионом был убран с его пути. Зная Ловягина, не сомневаюсь.

Сам не убил, но ход был.

— И никакого следа? Я спросил об этом потому, что вы говорите уже и о какой-то связи, Николай Ильич.

Связи с людьми, которые нас интересуют.

— Преступление не было раскрыто, — начал Николай Ильич. — Держалось ли что-то в секрете полицией, так и прошло, осталось в старом? Утверждать не берусь.

Хотя может и быть, что копаться в этом деле боялись.

Убийство заявило о себе как о силе жестокой. В руке ее топор и миллион. Явилось неким духом. Да за кого подставлять лоб? За какую правду? Когда Додонов сам преступал в недозволенное. Втайне я рассматривал это как некий бунт. Мерзость, которую пора было раздавить.

Одна тварь не могла терпеть другую. Враг — понятие слабоватое, окопное. Не знаешь, кого ты убил. А тут наливалось ядом, проистекло. Существуют общие понятия и факты, — рассуждал Николай Ильич. — Идея, что ль, а потом и факт, воплощение. Идея с фактом порой не совмещаются в душе. Тут, после топора и миллиона, идея забродила сама: «Да, вот так им!» Когда Викептий проезжал по улице, лавочники кланялись. Эффектный, в шапке с красным верхом, сильный. В деда — вожжи руками рвал, купался в ледяной воде. Но иногда, проезжая, казался мне страшным чучелом, словно его привязали и пустили в санях под горку.

— Но он же не убивал, — перебил Лясин.

— А вот что-то было хитрое, недоказуемое… Я тогда уже бегал по разным жалобам, зарабатывал на кусок.

Стал было Николаем Ильичом, но потихоньку сжался в Николку, — Южинский рассмеялся, — с тросточкой, с палочкой, со сбитым каблуком, кое-где подлатанный.

Но был горд. Бойко писал в газетку об интересном.

Помню оттепельный вечер. А утром прошел слух. Разрешили мне повертеться и написать. Видел место. Следователи, натрудившись с вечера, закусывали на кух!:с.

Труп еще лежал. На лбу провал, кровь стекла к уху.

Глаз был приоткрыт. Будто все видел. У стены дубовый деревенский стол и две лавки. На столе чернильница с крышечкой, ручка с пером да амбарная книг?.. Вот и все.

— А где хранился миллион? — спросил Лясин.

— Неизвестно. Были разговоры, что Додонов скупал краденое. Не мелочь, конечно. Золото и бриллианты. Воры сами, известное дело, не ходили, а подсылали с краденым нищих. Спецы. Работу знали. Предварительно условившись, принимал их Додонов с черного хода.

Без свидетелей, разумеется. Вернее всего, так было и в тот раз. Додонову что-то принесли. Договорились, и он пошел за деньгами. Человек ждал внизу, в небольших сенях перед лестницей. Лестница вела на площадку.

Там были две двери. Одна слева в небольшой чулан с разной рухлядью, другая — в прихожую к комнатам на втором этаже. Жил он один, о личной его жизни мало что известно. Додонов ушел за деньгами. Преступники, войдя с улицы, успели подняться по лестнице и спрятаться в чулане. Додонов вернулся и расчитался с ждавшим внизу. В этот момент один из преступников перебрался из чулана в его кабинет. Скрылся за портьерой. На том месте сохранились следы от растаявшего снега. Привратники — двое здоровых мужиков, кормил их хозяин крепко и платил хорошо — находились в комнатке парадного входа. Напротив комнатки лестница, мраморная, с перилами из красного дерева, вела к дверям на второй этаж. Двери не закрывались и ночью, были на виду привратников. Но если смотреть снизу, только передняя часть прихожей вверху попадала в поле зрения. Преступник прошел по невидимой половине в кабинет. Додонов, вернувшись с покупкой, открыл тайник: хотел убрать приобретенную вещицу. Преступник, выйдя из-за портьеры, ударил его топором в затылок и в лоб, по лежавшему уже на полу. После всего взял у убитого ключ от дверного замка с черного хода.

Открыли замок и вышли. По показаниям привратников, они видели, как хозяин выходил из кабинета к черному ходу и вернулся назад. В комнате, где он был убит, сохранился стойкий запах псины. Условно и прошло по делу как «псиная стая». Ушла бесследно, унесла на загривках миллион.

Лясин накинул на плечи пальто и, закутавшись, снова сел в кресло.

— Залихорадило от вашего рассказа, Николай Ильич. Как же он, имея дело с жульем, так опростоволосился?

— И ступенька особая была на лестнице. Достаточно было наступить, как подавался сигнал тревоги привратникам. Гуртом прошли и не наступили.

— Гляди, и привратников затаскали?

— Да, за эту самую ступеньку. Ведь Додонов нарочито не наступал на нее. Стоявший внизу заметил. Через нее и перешли. Главарь стоял внизу, на самой опасной и горячей точке для всего дела. Человек с чувством обостренным — в такие минуты как картежник: когда в горячке, играет чутьем, не помнит. Утром хватится за карман. Нет, не сон, много выиграл. Убийца ударил в затылок топором, а потом в лоб по лежащему на полу.

Это уж от беспамятства. Как еще бриллианты взял?

После хворал: тяжелое бесследно не проходит.

Подтягивали старое, не раскрытое полицией дело — по подсчетам в минуты все-то и произошло. А вскоре, поздно вечером, на пруду топорами были изрублены двое рабочих. За политику, за листовки. Топтали на льду молоденького Демушку Елагина, нахлебался горячего и соленого с кровью. Не с псиной ли стаей, с ее тяжелыми каблуками, с запашком потным познакомился? Уже пихали в прорубь, льдом лицо драло, и накрывали, накрывали. Обхлебывался ледяной водой, и накрывали, накрывали. Выстрел раздался. Отпустили. Скрипучим снежком приблизился кто-то, нагнулся, теплым самогонцем подышал. Желании. Шел он будто бы от «спальни»: так назывались дома неподалеку от пруда, на горе — ночлежки фабричные. Шел, как говорил, из гостей.

Услышал он крики и бросился, стал стрелять, заорал: «Полиция!..» Утром убитых вытащили баграми из проруби. Народ собрался. В роще и на горах люди стояли.

А в низинке-то окровавленные. Да будто Викентии в санях промчался, красную шапку его, влетавшую в улицу, видели. Лавочники ручкой ему махали.

Барин в те дни в усадьбе сидел.

— А Желавин приехал накануне. По поручению барина, в трактир, по делу, какие-то бумаги подписать, — все помнил Николай Ильич.