Езетхан Уруймагова - Седьмой сын (Рассказы, очерки, статьи)

«Что случилось?» — спросишь ты меня. Не обессудь, не сумею коротко ответить, рассказать не сумею.

Что случилось с Россией твоей, с нашей родиной большой…

Поверь, теперь бы ты был потрясен не нищетой, а дерзостью человеческой мысли: реки, которым с сотворения мира повелено было течь в одном направлении, повернули русла туда, куда им повелели. Не удивляйся, знойные пустыни, где зеленый вихрь смерти пожирал жизнь, теперь шумят молодыми побегами наших лесов. Пройдет немного лет, и прилетят туда птицы, совьют гнезда, прозвенят ручьи, и изумленная луна увидит свой лик в голубом роднике…

А человек! Человека б нашего ты и вовсе не узнал. Были дни… Молодая девушка сама всходила на эшафот, юноша ложился на амбразуру, закрывая пулемет; старуха, не дрогнув, поджигала хату, что годами складывала по кирпичу. Ребенок, умирая от голода, делился крошкой хлеба со стариком. Рать за ратью уходили войска, умирали… И все это ради человека, чтоб сделать человека просто по-человечески счастливым на земле. Это твоя Россия, наше отечество стало родиной угнетенного, измученного человечества. Горьковский Данко сжег свое сердце, чтоб осветить человеку дорогу к счастью. Великий человеколюб Толстой, желая помирить человека с человеком и не найдя путей их примирения, в отчаянии воскликнул: «Не могу молчать!» Как горд он был бы сейчас судьбой великого отечества.

На нашей Советской земле впервые за все время существования человечества примирился человек с человеком. Но что бы сказал Толстой, если б ему хоть краем глаза довелось взглянуть на кровавые дороги Кореи, на пепелища городов, на слепых детей, на седых девушек, на удушенных стариков. Я вижу большую руку Толстого, протянутую над миром. Я слышу его гневно-протестующий голос: «Не могу молчать!»

Нет, нет! Нельзя молчать, если матери хотят видеть живых детей, если юность хочет пройти по сверкающим дорогам жизни. Если старость имеет право на покой и радость, — то нельзя молчать…

— Граждане пассажиры, посадка на самолет Минводы — Москва, — слышу голос диктора, и обрываются мысли…

Жарко светит солнце. Сверкают серебряные крылья самолета.

Волнуюсь. Внутри самолета белоснежный холод накрахмаленных чехлов мягких кресел. Трепетно-тонкий шелк занавесей на окнах. Ковровая дорожка на полу.

— Смотри, мама, какой маленький, маленький трактор, — говорит пятилетний Валерик матери. Он едет на Сахалин к отцу, который работает там агрономом. Валерик первый раз летит на самолете, поэтому невозможно оторвать его курчавую головку от окна. Он вплотную прижался к стеклу и изумленно восклицает: — «Мама, и корова маленькая… И дядя тоже, вон, маленький, маленький, как трактор»…

Это, Валерик, тебе с высоты птичьего полета кажется трактор игрушечно-маленьким, но он настоящий. Если бы ты мог сейчас пролететь над выжженными полями Кореи, ты бы также воскликнул: «Смотри, мама, какая маленькая, маленькая пушка…» Но она не игрушечная, не верь, Валерик.

Может быть, вот сейчас, в эту минуту, кореянка, такая же молодая, как твоя мама, прижимает к груди окровавленный трупик сына и обезумевшими глазами смотрит в небо, вслед американскому самолету, который убил ее сына…

Прозрачно-голубое небо стелется перед глазами. Зеленоватый бархат земли пересекают серебристые ленты дорог, по которым скользят маленькие, маленькие машины… Дороги… наши дороги, политые кровью наших людей, овеянные славой. Сколько мечтаний, гордых мыслей, необычайных предложений и необыкновенных проектов идут по ним в Москву. Тебе, Валерик, твоему поколению суждено идти по этим дорогам… Пройдут годы, ты станешь взрослым человеком и не поверишь Ьт, арым учебникам географии. Немудрено: исчезнут пограничные столбы, сотрутся границы государств, воздушные и сухопутные пути пройдут от городов к городам, и вы, счастливое племя, разговаривая на разных языках, будете понимать друг друга, и необычайными и дикими покажутся вам распри предков…

Садимся на Внуковском аэродроме. У входа огромный плакат: «Привет делегатам Московской областной конференции сторонников Мира!».

Шумом, радостной сутолокой жизни встречает меня Москва. В лифте гостиницы «Москва» сталкиваюсь лицом к лицу с тоненькой девушкой. Ее большие темные глаза на смуглом маленьком лице изумленно-радостно разглядывают людей… Она вьетнамка. Наши комнаты рядом. Остановившись у своих дверей, она улыбнулась мне и прошептала: — Мир.

Комок волнения подкатывается к горлу, я торопливо протягиваю ей руку и отвечаю: — Мир. Только одно слово, и мы поняли друг друга. Слово, которое реет сейчас над землей, слово, которое понятно всем матерям земли.

И в эту короткую минуту, как никогда, еще понятнее мне становится гордость Маяковского, который, протягивая когда-то американским жандармам советский «молоткастый» паспорт, говорил: «Читайте, завидуйте, я — гражданин Советского Союза!»

Ночь… Сверкающие огни Москвы. Я смотрю на тебя, родная, и слов для тебя не нахожу, но знаю, что никогда, никому, ни за что тебя в обиду я не отдам… Вижу, как любима ты этой смуглой девушкой из Вьетнама. Знаю, что корейский солдат, шагая по мертвым дорогам родины, любит тебя. Греческие матери, сыновья которых мучаются в казематах, надеются только на тебя, безработный американский докер, уволенный с работы за слово «мир», тоже надеется на тебя. Итальянский юноша Нелло Адельми, думая о тебе, нашел силу бороться за мир. Французская девушка Раймонда Дьен, вдохновленная твоими великими идеями, легла на рельсы, чтоб задержать поезд смерти, идущий в Корею. Турецкий поэт Назым Хикмет не испугался ледяного мрака одиночки, надеясь на твою защиту. Прославленный сын негритянского народа Поль Робсон поет свои песни о тебе.

Перед силой такого упорства слепые совы Уоллстрита обречены на смерть. Крепнет фронт Мира. Все честные люди всех национальностей, всех племен и народов ставят свою подпись под Обращением Всемирного Совета Мира. Каждая подпись за мир — это смертный приговор поджигателям войны.

Воля народов мира непоколебима.

Основу настоящего сборника составляют рассказы, опубликованные при жизни автора в сборнике «Самое родное» (Дзауджикау, 1951). Кроме того, за последние годы удалось разыскать ряд рассказов, очерков и статей, которые по тем или иным причинам при жизни автора остались неопубликованными или были напечатаны в газетах и оказались забытыми.

Сборник состоит из двух разделов, — в первом помещены рассказы, во втором очерки и статьи. Внутри каждого раздела материал расположен в хронологическом порядке. В раздел «Приложение» вынесены более ранние редакции того или иного произведения. Тексты рассказов, опубликованных при жизни автора, перепечатываются без существенных редакционных изменений.