Руслан Киреев - До свидания, Светополь!: Повести

Человек недоверчиво посмотрел вниз.

— Точно!

Сомов улыбнулся.

— Я ведь не собираюсь обманывать вас. Моя фамилия Сомов. Диспетчер Сомов.

— Ну как же, слышал! — обрадовался новый диспетчер. — Очень много слышал о вас. Много и хорошего. — Он проворно поднялся, распахнул дверцу в перегородке. — Прошу. Чувствуйте себя как дома. Да вы и есть дома.

Не рассчитывал Сомов на такую встречу. Человека чванливого и высокомерного ожидал увидеть — бывший директор как‑никак. Засомневался даже, тот ли диспетчер, о котором говорил Сапатов, но познакомились, и оказалось — тот: Александр Потапович Бугорков. Заботливо усадил он Сомова в высокое икарусное кресло.

— А действительно тянет в родные места, — проговорил с чувством. — Я ведь тоже пенсионер. Немолодой, со стажем. Два года промытарился дома. «Тыбы» стал. Знаете, что это? Ты бы то сделал, ты бы это сделал, ты бы туда сходил… Это только кажется, что пенсионер — свободный человек. На самом деле — ещё какой подчинённый. Но, правда, в том смысле легче, что начальства немного — в одном лице все: жена. Но она за десятерых тебя вымотает. Вот, на службу сбежал, — полушутя жаловался Бугорков.

Хоть и аттестовал он себя как пенсионер со стажем, а выглядел — куда Сомову. Подвижен, бодр, да и седины то ли вовсе нет, то ли незаметна в мягких каштановых волосах.

— Я тут нынче с неким Салатовым познакомился, — сказал Сомов. — Только пришёл, а уже на новой машине разъезжает.

Александр Потапович насупился, несколько секунд хмуро смотрел на Сомова поверх очков.

— Мда! Что‑то неладное у них с машинами. Я тут человек новый, не принюхался, но чую — неладно. А Сапатов что! Сапатова знаю. Он у меня в автобусном работал, на дизеле. Жулик — пробы ставить некуда. Там все в общественных деятелях ходил. Но скинули. И вот надо же — опять судьба свела. И опять то же самое. Черт знает что!

— Я поинтересуюсь у Ведищева, — сказал Сомов.

Бугорков поджал губы, думая.

— А что! — проговорил он. — Ваше законное право. Вы столько проработали в парке.

— Я с ним как фронтовик с фронтовиком. Он ведь отставник. Воевал, выходит.

Бугорков сокрушённо развёл руками.

— А я вот нет. Не пришлось пороха понюхать. Всю войну на Урале.

— Ну что вы! — поспешил успокоить Сомов. — Не всем же из винтовок палить. Кому‑то и в тылу надо было. А иначе чем палили бы?

И получаса не были знакомы, а уж столь хорошо, казалось ему, видел и знал Александра Потаповича Бугоркова, что, когда кто‑то из новых водителей сдал путевой лист, не постеснялся попросить разрешения протаксировать его. Бугорков расторопно поднялся.

— Ради бога! — Почтительно усадив Сомова на своё место, подвинул ручку, счёты, достал потрёпанную таблицу расхода горючего.

Дрожащими пальцами засучил Сомов рукава. Сумею ли? Не забыл ли? И как глаза без понуканий и усилия вспомнили все подробности этого старого диспетчерского стола — и глубокую щербатину слева, и с отколотым углом пластмассовую ручку среднего ящика, — так тело само по себе приняло рабочую позу. Ноги привычно отыскали под столом перекладину, а руки неторопливо и точно разложили все необходимое: счёты, гаражную ведомость с убористой подписью Индустрии, красно–синий толстый карандаш, которым испокон веков отмечался галочкой выход машин на линию. Красная — вышла, синяя — вернулась.

— А знаете что? — произнёс за его спиной размышляющий голос Бугоркова. О его присутствии Сомов как‑то даже позабыл в эти секунды. — Пойду‑ка я перекушу, а вы оставайтесь. Хозяйничайте. Не возражаете? Буду признателен за подмену. А?

Сомов, растроганный, с благодарностью смотрел на Александра Потаповича.

— Доверяете?

— Вам‑то? Побойтесь бога, Павел Филиппович! Сколько отсидели за этим столом?

Хоть ночью разбуди, ответил бы, но сейчас не спешил, ещё раз прикинул, чтобы не соврать ненароком.

— Двенадцать лет.

— Ну! А я и двенадцати‑то месяцев не сижу.

На видное место положил книгу заказов, назвал номера машин, которые должны были выйти. Пожелал, уходя:

— Счастливого дежурства!

Один остался Сомов. Не веря себе, взволнованно огляделся. «Спокойно, дядя Паша! Спокойно». Как и шофер за баранкой, диспетчер ни при каких обстоятельствах не должен терять контроля над собой. И не было за двенадцать лет случая, чтобы диспетчер Сомов вышел из себя. В какие бы переплёты ни попадал, в каком бы возбуждении ни являлись с линии шоферы, а порой и негодующие пассажиры (но те чаще звонили), диспетчер Сомов встречал их улыбкой.

Не спеша надел очки, придвинул книгу заказов. На час двадцать машина ушла, к четырнадцати посылать рано. Разложил путёвку перед собой. Время в наряде, общий километраж, платный, число посадок, выручка… А вот счёты были другими — с непривычки пальцы не сразу находили нужную костяшку. На всякий случай пересчитал дважды — тютелька в тютельку все. Тогда взялся за горючее. Но не успел — зазвонил телефон.

Неверной рукой поднял Сомов трубку. И — тотчас:

— Александр Потапович, миленький, хоть пару машинок мне, — Тоня Морозова, она. — Делегация какая‑то, их встречают, но что‑то не рассчитали там. А со стоянки не могу взять — очередина, поезд пришёл. Разорвут ведь.

Сомов улыбался. Дождавшись паузы, отчётливо произнёс в самую трубку.

— Добрый день, товарищ Морозова.

На том конце провода наступила недоуменная тишина.

— Кто это?

— Гаражный диспетчер Сомов.

— Перестаньте дурить, мне некогда. Дайте трубку Бугоркову.

Сомов плыл от удовольствия.

— Диспетчер Бугорков пошёл обедать. А ты, Тонечка, что‑то не очень любезна. Как твоё давление?

А сам представлял, как лихорадочно соображает она сейчас, кто и зачем её разыгрывает.

— Кто это?

— Я же сказал: диспетчер Сомов. Неужто не узнаешь? — Сиял весь, но голос держал нарочито будничным. — Две машины тебе? Ну что ж, найду тебе две машины. — Он заглянул в книгу заказов. — Семьдесят четыре — восемнадцать и пятьдесят пять — одиннадцать. Но они, Тонечка, на заказ у меня. Одна четырнадцать — ноль–ноль, другая — четырнадцать — пятнадцать. Успеешь вернуть?

Обескураженное лицо видел, всю её съёжившуюся фигурку — испуганный воробей! — и безмолвно ликовал.

— Дядя Паша? — пролепетала она.

— Я же сказал: у аппарата диспетчер Сомов.

Раньше никогда не говорил так: у аппарата, и это непривычное слово, которое откуда только и вынырнуло у него, в момент разрушило зарождающееся доверие. Тоня Морозова вновь затрещала, требовала немедленно передать трубку Бугоркову, грозилась Ведищеву позвонить…

В диспетчерскую вразвалочку вошёл Виктор Чох. Остановился как вкопанный, физиономия вытянулась. Сомов согласно покачал головой, подтверждая, что не привидение перед ним, а он, живой Сомов.