Руслан Киреев - До свидания, Светополь!: Повести

Качманов–старший испуганно вскочил:

— Здравствуйте, Римма Владимировна.

Она быстро и сухо, без улыбки, ответила ему и, отперёв дверь, пригласила войти. Он замешкался. Неуверенно на женщину показал — то ли она раньше его пришла, то ли хотелось поговорить без помех… Симпатичен был Римме этот пожилой плотник, овдовевший несколько лет назад и теперь с таким мужеством переносящий несчастье, что свалилось на него.

— Заходите вы, — с безразличием, быстро сказала Римма женщине. Оставив дверь открытой, распахнула форточку, села за свой стол. Цепким взглядом окинула бумаги. — Садитесь. Слушаю вас.

Женщина загнанно глянула на неё и опустила глаза. На груди белела аляповатая костяная брошка, какие делают в кустарной мастерской при мясокомбинате, где Римма юрисконсультствовала. Красные глаза, толстый слой пудры на щеках, пальцы дрожат…

— Я хочу развестись с мужем.

Тупо, заученно — видимо, бессчётное число раз репетировала дома эту страшную для неё фразу. И субботу неспроста выбрала, когда в консультации никого, кроме дежурного адвоката. Римма решила помочь ей.

— Пьёт?

Женщина вскинула глаза, уже завлажневшие, и в них мелькнуло что‑то детское.

— Да… — пролепетала она. — Да.

И вдруг губы дрогнули и некрасиво растянулись; дёрнулся нос. Римма знала это мгновение. Ещё чуть–чуть, и будут не юрист и клиент, который пришёл за деловым советом, а две женщины, две рассопливившиеся бабы. Спросила — отрывисто и сухо, как кнутом стеганула:

— Давно живёте?

Женщина взяла себя в руки.

— Семь лет.

— А пьёт сколько?

— Как теперь если — три года.

С мольбою смотрела на адвоката, словно та сейчас же, не сходя с места, могла исцелить её горе. Римма отвела взгляд. О детях спросила. Один ребёнок, девочка, четыре года…

— Как он относится к ней?

Долгое молчание… Сложно относится, поняла Римма. Любит, но даже ради неё, дочери, не в силах обуздать себя. Как это знакомо ей! — по собственному невесёлому Детству.

— Он любит её, — решилась наконец женщина.

Мельком улыбнулась Римма точности своей догадки.

До чего же похожи между собой несчастные семьи, а Толстой говорил — они разные! Чуть ли не дословно знала она, что последует дальше.

— Целует, когда пьяный… Пальцем ни разу не тронул. — Изо всех сил боролась она с подступающими слезами. Римма не помогала ей. — Но ведь он каждый день… Грязный, как свинья… — Она кусала губы, забыв с непривычки, что они накрашены. — Ввалится и лежит в углу. А она… Она…

Римма холодно прервала её:

— Вы размазали губы.

С недоумением, медленно подняла женщина мокрые глаза.

— Что?

— Губы размазали, — повторила Римма и вынула из стола зеркальце. — Он пробовал лечиться?

— Нет, — тотчас, с какой‑то даже радостной готовностью ответила клиентка, словно именно этого вопроса и ждала все время. — Я предлагала, но он и слушать не хочет. — С надеждой смотрела она в её очки. — Он не считает себя алкоголиком.

Адвокат произнесла — тихо и отчётливо:

— А вы представляете, что с ним будет, если вы бросите его?

— Он… он…

Римма не спускала с неё безжалостных глаз.

— Он погибнет, — выговорила женщина. — Но у меня нет сил больше! — взмолилась она. — Он все пропивает. Не только свою зарплату — мою тоже. Я деньги прячу. И девочка… Она у меня… моргать стала.

— Как моргать?

— Моргать… — Губы опять задрожали. — На нервной почве… Вот так. — Она часто–часто задвигала веками, показывая.

Лицо её гримасничало. Римма положила перед ней лист бумаги:

— Пишите заявление.

Женщина испуганно подняла глаза.

— Заявление о разводе.

Взгляд трусливо уполз в сторону. Закивала, подтверждая, что поняла, а пальцы то схватывали ручку, то выпускали её.

— Так, значит… развод?

Не за этим, стало быть, пришла сюда. Не развод нужен ей — поговорить с кем‑то, душу облегчить, ибо нет больше мочи терпеть в одиночку. Совет надеется получить — ведь должен же быть какой‑то выход, кроме развода, потому что какой же это выход — подвести человека под верную гибель! Римма кашлянула.

— Мы вызовем его сюда. Попробуем втолковать, что он болен, и, как со всякой болезнью, одной силой воли тут не справиться. Необходимо лечение. Попытаемся заставить его лечь в больницу.

Не адвоката, конечно, это дело — слепливать распадающиеся семьи, но, выйдя отсюда ни с чем, соберётся ли с духом снова предстать перед кем‑либо со своим крестом и позором?

— Эго можно? Если бы это…

— Пишите, — перебила Римма.

Смолкнув на полуслове, женщина принялась выводить под её диктовку старательные каракули.

Когда она вышла, гордо вскинув за дверью голову, в комнату заглянул Качманов. Не по себе было ему: отнимает время у занятого человека.

— Я сейчас… — На самом краешке стула пристроился он. — Вы говорили, если у меня появится что, чтобы я сообщил вам…

На лысине, широко светлеющей в свалявшихся русых волосах, искрилась испарина. Римма, поколебавшись мгновение, отчеканила, что напрасно он боится обеспокоить её. Вовсе не одолжение делает она — выполняет свою работу, которую, кстати говоря, подзащитный оплачивает.

Это подействовало. Обстоятельной и откровенной вышла беседа — впервые за все время. Римма получила в свои руки ниточку, которую тщетно нащупывала с самого начала.

Интуиция подсказывала ей, что Качманов Иванюка избил не из хулиганских побуждений, как классифицирует следствие, тут другое. Но что интуиция! — нужны факты. Ну хороший парень, ну добрый, ну посмотрите на его лицо — мыслимо ли, что человек с таким лицом способен на бандитские выходки? Все это не доводы. Принцип: «Этого не может быть, потому что этого не может быть никогда» — давно и напрочь отвергнут юриспруденцией, а к чуткому сердцу судей взывают лишь посредственные адвокаты. Не актёром, умеющим вышибить слезу из зала, Должен быть адвокат, а тонким и бесстрастным аналитиком. Факты и ещё раз факты! Они действуют на судей куда сильнее эмоций.

Как и предполагала она, в деле была замешана женщина. Качманов–старший назвал её имя: Люда Малютина. Кажется, было это у них серьёзно, но собирались ли пожениться, он не знает. Когда сына призвали в армию, Люда два раза навещала отца. А полтора года спустя он встретил её на улице с Иванюком…

— Я ничего не написал Виктору. Не моё дело. Но, мне кажется, у них из‑за этого… Иванюка он из‑за этого побил. Вы тогда спрашивали меня, но я… Зачем ещё девушку втягивать? — Он подумал и прибавил твёрдо: — Она хорошая девушка.

Картина менялась. Если удастся доказать, что Качманов действовал в состоянии сильного душевного волнения, то в понедельник она без особого труда добьётся переквалификации грозной 109–й статьи в 110–ю. А если это не просто ревность? — ведь Виктор не похож на человека, в котором дремлет зверь. Если это возмездие за поруганную честь девушки?.. Как мало у неё времени, с отчаянием подумала Римма.