Руслан Киреев - До свидания, Светополь!: Повести

Растерянная Рая посмотрела на мать. Долго потом будет стыдно ей за этот вопросительный взгляд…

— А она не нуждается в подачках. — Сидела, закинув ногу на ногу, а он стоял, но казалось — она взирает на него сверху. — Мать уж купит ей как‑нибудь.

Отец глядел на Раю. Не на мать — на Раю. Она опустила глаза.

— Какие же это подачки? — с запинкой произнёс он. — Это подарки. Ребёнок ни при чем здесь.

— Ребёнок ни при чем… Будешь алименты платить как миленький.

— Я не отказываюсь.

— И нечего хаживать сюда. У тебя есть кому подарочки подносить.

Отец постоял ещё, потом неуклюже повернулся и, сутулясь, вышел.

— Кобель чертов — совесть заглаживать пришёл. И чем только приворожила, паскуда!

О Верке–диспетчере… Рая закусила губу. Как люто ненавидела она таинственную и всесильную Верку!

После она увидела отца месяца через два, накануне Октябрьских праздников — он ждал её у школы на машине. Не сразу решилась сесть к нему, а сев — хмуро отмалчивалась. Отец достал из‑под ног арбуз, расстелил на сиденье газету. Толстая полосатая кожура зрело потрескивала под самодельным ножом с ручкой, обмотанной изоляционной лентой. Могучий кусище протянул он Рае. Двумя руками взяла, осторожно: не отломилась бы сердцевина. Как сахаристо сверкала она! Отец молча смотрел, как старательно ест она, а она, не подымая глаз, складывала на газету скользкие семечки. Когда, наконец, одолела кусок, газета была мокрой, и из‑под неё темно просвечивало сиденье.

С тех пор он часто караулил её у школы на машине. В кузове были то кирпичи, то длинные, свисающие над задним бортом доски — отец строил дом. Ей любопытно было взглянуть, что за дом строит отец, но, представляя, как позовёт её в гости, мысленно отказывалась с видом независимым и равнодушным. Он же без всяких приглашений остановил однажды машину возле неоштукатуренного домика с черепичной крышей. Выключив мотор, смотрел на неё сбоку и улыбался.

— На кроликов хочешь взглянуть?

В нерешительности посмотрела Рая на забор из жёлтого камня–ракушечника.

— Дома нет никого, — сказал отец. И то, что он сказал это, было приятно ей.

Пока отпирал калитку, внутри, за некрашеными воротами, пахнущими свежей стружкой, повизгивала собака.

— Дуська… Она не кусается.

Дуська была черной, лохматой, с длиннющими ушами и на коротких лапах. Так и извивалась вся от радости… Изловчившись, лизнула Раину руку. Нелепая мысль мелькнула у Раи: уж не подучил ли её отец?

У крыльца росли тоненькие абрикосы. В тени молодого винограда стояли клетки с кроликами. Рая живо опустилась перед ними на корточки.

Честно говоря, кролики не так уж интересовали её. Просто боязно было идти в дом. Боязно, хотя любопытство, конечно, разбирало ужасное.

Отец вежливо пропустил её вперёд. Крашеный пол, голые стены… Мебель старая и мало. Над узкой кроватью — два увеличенных снимка: женщина и девочка. При отце Рая безразлично скользнула по ним взглядом, а едва он вышел, принялась ревниво изучать их.

Женщина была, конечно, Веркой–диспетчером — кем же ещё? — и Раю поразило, что вовсе не молода она и совсем не красавица. А девочка? У новой жены отца, знала она, есть дочь, но не думала, что такая взрослая.

Отец принёс с огорода тарелку помидоров — ещё тёплых от солнца, пахнущих зеленью и рыхлой землёй. Рая взяла один за хвостик и подержала так, любуясь. А губы выговорили презрительно:

— Зелёный…

Отец вышел, не ответив. И тут она увидела в зеркале порожнюю бутылку с оранжевой соской. Она стояла на тумбочке в другой комнате, дверь в которую была открыта. Рядом лежала погремушка. Рая глядела, соображая. Потом повернулась и оцепенело направилась к двери.

У двуспальной кровати с пышными подушками уютно примостилась — спинка в спинку — деревянная кроватка. Над ней висел мохнатый ковёр с красными грибами и жёлтой лисицей, которая была меньше грибов.

Рая не двигалась. И лишь заслышав отцовские шаги, поспешно, на цыпочках, отошла к столу. Отец тащил хлеб, бутылку с подсолнечным маслом, какие‑то свёртки.

— Чего стоишь, садись, — весело сказал он, ногой прикрывая дверь. Обе руки его были заняты, и он, остановившись, не знал, как разгрузиться. — Бутылку возьми, — попросил.

Рая не шевельнулась. Отец внимательно посмотрел на неё.

— Чго такое?

Ничего… Ничего с ней.

— Рая! — позвал он изменившимся голосом.

Неподвижно глядела она мимо стола.

— Я не буду есть. — Чужой и обманутой чувствовала она себя.

— Почему?

— Не хочу… Я домой хочу.

Он нелепо прижимал к груди свёртки и свёрточки.

— Что такое?

— Я домой хочу, — упрямо повторила Рая.

Больше она не проронила ни слова.

Быстро прошла мимо истуканом стоящего отца и, не замечая льнущую к ногам Дуську, едва ли не бегом припустила по дорожке. Под ногами песок поскрипывал.

— Рая!

Она чувствовала, что сейчас разревётся от обиды и отчаяния. Сворачивая к калитке, увидела, как стоит он на крыльце с дурацкими свёртками и бутылкой.

Позже, успокоившись, убеждала себя, что так ведь и должно быть: отец женился, и — у них маленький. Но перед глазами вставали кроватка, застеленная одеялом с цветными зверюшками, лохматый коврик на стене, и вновь навёртывались слезы.

С новым существом этим, братом своим, она познакомилась лишь прошлым летом. За год абрикосовые деревца подросли, а Дуська, кажется, стала ещё меньше. Она ластилась к Рае, будто помнила её.

Приторно и душисто пахло горячей вишней. Высокая костлявая девочка с мальчишеской стрижкой помешивала на керогазе варенье. Рая сразу узнала её по фотографии.

— Познакомьтесь, — сказал отец.

Рая возилась с собакой.

— Меня зовут Рая, — промолвила она и поглядела на руку, мокрую от игривых Дуськиных зубов. — Кусачая ты, Дуська.

— Сима, — дружелюбно представилась девочка.

Солнце горело в медном тазу, вспыхивало в крыльях зависших пчёл.

— Ну, директор малины, — сказал отец. — Угощай гостью.

— А варенье мешать?

— Варенье? Давай уж мне варенье. Слева направо или справа налево? — И с притворной неуклюжестью взял ложку.

Малина росла за сараем. И трёх ягод не успела найти Рая, а Сима уже протягивала ей полную жменю. Рая мотнула головой.

— Я сама… — Потянула и с трудом оторвала крупную твёрдую ягоду, упрямо сжевала её.

Когда вернулись, варенье мешала женщина в низко повязанной косынке. С улыбкой смотрела она на Раю. Ложкой о край таза постучала, положила её в тарелку с розовыми пенками и пошла навстречу девочкам, на ходу вытирая фартуком руки.

— Вот, значит, ты какая.

Спереди у неё блестели на солнце два дешёвых металлических зуба…

Тем временем отец осторожно сводил с крыльца толстого мальчугана в панамке. Он уже переоделся, отец, — на нем была вылинявшая рубаха и резиновые пляжные шлепанцы. Почему‑то это особенно задело Раю: домашняя рубаха и шлепанцы на босу ногу. Предательницей по отношению к матери чувствовала она себя: ходит как ни в чем не бывало по их саду, ест их ягоду, разговаривает с этой женщиной. Не просто с женщиной, а с ненавистной Веркой–диспетчером. Одно успокаивало: у матери тоже есть ОН, и это как бы давало Рае право видеться с отцом.