Александр Бирюков - Свобода в широких пределах, или Современная амазонка

— Я посмотрю у тебя на кухне? — услышала она сквозь толщу воды и подумала, что он зря там будет шарить, потому что все равно ничего нет, только разобьет что-нибудь. Но сейчас это не имело никакого значения.

— Вот и все, — сказала она еще раз про себя и уснула.

Спала она, наверное, какие-то мгновения и проснулась оттого, что он опять завозился на кровати и сказал:

— Интеллигенция… Свет не гасит, голая бегает. Музыку среди ночи включила. А если я в опорный пункт заявлю?

Она поднялась и села в кресло, так ничего и не накинув, — снова светило солнце, от которого грех было прятаться, и кругом были покой и воля.

— А это — что? Аэробика была, что ли? — спросил он, одеваясь.

— Ага, не понравилось?

— Эх ты! — он потоптался у кровати, не зная, что сказать. — Ну я пошел.

Она поднялась, сделала несколько шагов и сразу оказалась у порога своей комнаты, чтобы подождать, пока он обуется и наденет пальто.

— Ты ненормальная? — спросил он, пропуская ее к входной двери.

— Не переживай, — сказала она, обернувшись и глядя на него холодными светлыми глазами. — Ты молодец. Денег дать?

— Зачем?

— Чтобы не переживал.

— Не бойся. Про тебя расскажешь — не поверят.

— Ты молодец, спасибо тебе.

Тут же, в передней, возле приоткрытой двери на лестницу, он обнял ее, прижал к колючему, дурнопахнущему сукну и услышал, что она смеется, издевательски хохочет под охватившими ее руками, не вырываясь и не отталкивая его, — просто смеется над ним.

— Дать бы тебе! — сказал он и хлопнул дверью.

Оставшись одна, она выключила проигрыватель, убрала большой свет, перестелила постель, брезгливо содрав еще теплые простыни и наволочку. Потом она помылась на берегу остывающей реки, и у нее еще осталось два часа на спокойный, с громким от избытка сил храпом сон в прохладной тишине под открытой форточкой.

В начале седьмого ее можно было увидеть в синем с красными полосами тренировочном костюме направляющейся в парк, где в зависимости от времени года и состояния погоды можно было побегать по мокрым или заснеженным аллеям, сделать несколько кругов по дорожке стадиона, погонять на теннисной площадке резиновый мячик с полузнакомыми мужчинами и женщинами, такими же энтузиастами утренней зарядки.

Потом снова ванна, теперь уже потеплее, чтобы не простудиться, марафет, чашка черного кофе с сухариком, строгий синий костюм с университетским ромбом на лацкане — кажется, только в МГУ и можно, было получить такой, с гербом из настоящего серебра (12 рэ и фиолетовая печать — «знак выдан»). Красное ворсистое пальто, в меру вышитая дубленка, строгое кожаное пальто с такой же шляпой — в зависимости от времени года и погоды. И очки с темными круглыми стеклами — весной, осенью, но только не зимой, конечно, когда идешь на работу в еле расползающуюся темень, только что фонари погасили.

Чернеет дорога приморского сада желты и свежи фонари я очень спокойная только не надо со мною о нем говорить

В Ахматовой, несравненной Ахматовой, больше всего поражает ее величественность, надмирность — отрешенность от внешнего мира и погруженность в мир собственный. Почти безнадежно в ее лирических, самых интимных стихах искать приметы ее собственной жизни, реалии ее отношений с тем или другим человеком (как у Есенина, например, или у того же Маяковского) — все переплавлено в высоком горниле, все шлаки слит, получен новый, чистейший по составу продукт — Поэзия души, равнодушная к суете, непониманию, дерзанию… Все проходит или пройдет когда-нибудь, а вот это вещество вечно, и странно даже думать (когда бы знали из какого сора…), что послужило для него исходными материалами. Думать об этом так же нелепо, как представлять, что поэт для нормальной человеческой жизни должен покупать в магазине хлеб, выгуливать собаку, сморкаться, когда в городе грипп. Разве это имеет отношение к полученному веществу? Нет, конечно.

Без пятнадцати девять Нина Сергеевна Дергачева входит в свой кабинет начальника отдела и садится за чистый, без единой бумажки на сверкающей доске стол. Бьющиеся в гололеде или спасающиеся от гнуса и оводов оленьи стада, преуспевающие на привозном комбикорме или страдающие от отсутствия свежей подкормки коровы, равно как норки и свиньи, картофель и капуста, не возникают, не маячат перед колонками цифр и строгими ведомственными инструкциями, все они — суть абстракция, исходные и конечные данные сложного математического, а потому предельно формализованного процесса, в котором одновременно участвуют факторы противоположной направленности, но результат, при умелом анализе, все так же предсказуем, как для школьника — задача с бассейном, в который по-трубе А втекает, а по трубе Б вытекает…

«Сколько пива — столько и песен», — кажется, так говорят любители того и другого. А это ведь тоже абстракция, потому что для производства пива нужно то, то, то и то, а также наличие сделанной в другой отрасли стеклотары, торговой сети как таковой и денег у покупателя, а сверх того — наличие самой песни и, следовательно, существование поэтов, композиторов и музыкантов, вплоть до агентов по охране авторских прав, которые следят за тем, чтобы авторы неукоснительно получали причитающийся им гонорар. Не меньшее число факторов должно сработать и для получения одного, скажем, центнера оленины.

Начальство высоко ценило точность и отрешенность мышления Нины Сергеевны, даже если предсказываемые ею результаты были куда хуже, чем им хотелось. Но что поделаешь, в конце концов? Сколько пива — столько и песен.

Сегодня она будет работать особенно четко и стремительно — так, что к концу дня перепуганные подчиненные собьются с ног. Если бы кто-нибудь из них мог заглянуть за темные стекла ее очков, он увидел бы холодные светлые глаза.

…и легкие месяцы будут над нами как легкие звезды, лететь

Ночью за стеной плакал ребенок. Нина Сергеевна привыкла к тому, что так всегда бывает на следующую ночь. А когда это случилось первый раз в Магадане, она изумилась даже: ведь так было и на Каховке, там это и началось, когда она не могла уснуть после визита Кантора, а маленький за стенкой все плакал и плакал — видимо, что-то болело у него. Потом, уже здесь, в Магадане, ей захотелось увидеть этого ребенка, который страдал с такой странной закономерностью, словно происходившее по ночам в ее квартире каким-то образом касалось его. Да и вообще странно было, что он совсем не рос, — прошло уже несколько лет, а он все так и плакал одним и тем же голосишкой. Или у них там несколько детей? Но почему их никогда не слышно в другие ночи?

Граничившая с ней квартира находилась в соседнем подъезде, и ей пришлось не один раз сходить туда и долго звонить в дверь, чтобы открыли.