Александр Бирюков - Свобода в широких пределах, или Современная амазонка

Когда выяснилось, что Алик выпивает (а выяснилось это очень скоро — через неделю, пожалуй), Алла Константиновна стала держаться с ними и вовсе сухо — не только с Аликом, но и с Верой, так как не могла понять женщину, у которой муж упал так низко, что злоупотребляет спиртными напитками, ничуть не заботясь о том, как это скажется на воспитании его дочери и какое это производит впечатление на соседей, вынужденных сталкиваться с ним в коридоре и на кухне.

А Нину это состояние Алика не только не пугало, но и не сердило даже. Наверное потому, что выпивший и обосновавшийся на кухне (Вера, конечно, его увлечение спиртным не Одобряла, и кухня становилась убежищем от ее гнева, хотя именно то, что он располагался здесь, где его, во-первых, видят соседи, а во-вторых, ей нужно заниматься обедом на завтра или еще чем-нибудь не менее неотложным, сердило особенно, но, в-третьих, черт с ним — пусть сидит, надо же ему где-то быть, а то пойдет к каким-нибудь приятелям, напьется еще больше — Вера мыслила очень рационалистически), так вот, подгулявший Алик даже нравился Нине, потому что, выпив, становился внимательным, вежливым, даже галантным. Он отлипал от клеенки стола, когда она входила поставить чайник, он поднимался, потому что не мог (в пьяном виде только) позволить себе сидеть в то время, когда Женщина стоит. И стоял до тех пор, пока она не сядет. А сесть Нина не могла, потому что боялась справедливого гнева матери, которая могла в любую минуту заглянуть на кухню и увидеть ее, сидящую рядом с пьяным мужланом, — это что за безобразие, какие у тебя с ним общие интересы!

А вот интерес-то как раз и был. И это хорошо, что она не могла сесть, потому что она стояла — и он стоял, и она, таким образом, чувствовала над ним некую власть, что ли. И не власть соседской девушки Нины, вышедшей на кухню в коротком халатике, чтобы поставить чайник, над взрослым соседом по фамилии Пронькин Алексей Кузьмич, пошатывающимся рядом с ней в ковбойке с закатанными рукавами и, кажется, не очень чистых спортивных штанах, натянутых штрипками до такого безобразия, на которое девушке смотреть противно, но которое она все-таки, не глядя, видит. Возникал интерес женщины (нет, девушки, конечно же, девушки, но в принципе-то она все-таки женщина) к мужчине и благодарность за проявленное к ней внимание; И даже обыкновенный противный запах, идущий от Алика, — наглых глаз, селедки с винегретом, которую он ест каждый день, недостиранных носок, развешанных в общей ванной, самонадеянной улыбки, похотливых разговорчиков по телефону, которые он ведет, когда Веры нет дома, обсосанных карандашей, с которыми он сидит здесь же, на кухне, когда бывает трезвым, окурков, которые воняют в помойном ведре, — все это казалось сносным, когда они стояли рядом и Нина чувствовала над Пронькиным данную им самим власть, и она была благодарна ему за этот подарок и прощала, с высоты своего величия, на которую он же ее и поднял, прощала ему этот козлиный дух.

К тому же он писал стихи, для этого и нужны ему были обсосанные карандаши. И узнала Нина об этом в одном из таких противостояний, когда он вдруг, без всяких вступительных слов, забурчал что-то такое.

Ничего стихи. Не высший пилотаж, конечно, но с душой, можно читать и приветствовать искренность автора. Но все это Нина заключила потом, а в первый: раз, когда Алик стал читать ей стихи — тихо, невнятно, словно булькал, в полутемной кухне, потому что был уже вечер, а свет они не включали, и светилось над головами только выходящее сюда окно ванной, — она зарделась: ей читают стихи!

Потом, чтобы обогнать его, потому что сейчас он спросит: «Ну как?» или что-нибудь в этом роде, она спросила: «Это вы написали?», и он соврал ей, он соврал ей как мальчишка, как трус, как тихоня Петя Жаров из их класса: «Нет, это стихи одного моего товарища!»

Вечером, в присутствии мамы, ей неловко было торчать перед зеркалом, но утром, когда Алла Константиновна ушла и Нина осталась одна, потому что у нее были каникулы, она не могла от зеркала оторваться, а если отрывалась, то через минуту усаживалась снова: что же он все-таки во мне нашел? неужели это правда?

Но к обеду; к приходу мамы, ей вдруг стало стыдно — и вчерашнего румянца, и беспокойной ночи, когда ей все казалось, что она едет куда-то и вроде не знает куда, а на самом деле ждет не дождется увидеть его в светлом китайском плаще на мокром перроне, и этой суеты около зеркала (свет мой зеркало скажи да всю правду покажи). Подумаешь, событие! Пьяница стихи свои читал. Нужен он ей разве? Но щеки горели еще с вечера.

Вечером она ушла из дома, чтобы не встречаться с Аликом и чтобы он не догадался, что весь день она думала о нем и смотрелась в зеркало. Она позвонила Пете Жарову и потащила его в «Горняк» и, пока шел длинный и глупый фильм про любовь, думала об Алике: какой он красивый и добрый, как его не любит злюка Вера и какое это несчастье, что у них есть Ирочка и уже нельзя развестись, — Нина ни за что бы не согласилась, чтобы эта девочка так же, как и она, выросла без отца. Еще бы Петя не лез обниматься, а то опять пришлось его руки отталкивать и перекладывать, надоело даже.

Как ты думаешь, — спросила она, когда Петя провожал ее после кино, — жену можно любить долго?

— Конечно, — сказал Петя. — А разве нет?

Через день Вера уехала в командировку на трассу, У Нины сердце упало, когда она утром услышала, как та прощалась в коридоре с Аллой Константиновной, просила почаще напоминать Алику, чтобы к приходу Иры проветривал комнату, и вообще просила приглядывать, как он будет хозяйничать, — ведь мужчины ничего не понимают.

«Господи, — думала Нина, — ты-то что понимаешь? Ну неужели так совсем ни капельки и не поняла? Что же ты делаешь со мной? Я ведь не хочу этого, не хочу!»

Алик прибежал перед обедом, кому-то позвонил и долго, как он умеет, охмурял собеседницу. И охмурил, наверное, гад ползучий, потому что сразу после разговора кинулся гладить на кухне брюки, а потом вышел из комнаты весь благоухающий, надушился; чтобы дух свой козлиный заглушить..

«Но ведь стихи читал, — вертелось у Нины в голове. — Как же так? Неужели все напрасно? Ведь стихи читал!»

Она плакала у себя в комнате, прислонившись к косяку и наблюдая в крохотную щелку за всеми его приготовленными и перемещениями, плакала и ненавидела его в этот момент — а что делать?

Выход нашелся неожиданно. Нина услышала, что Алик зашел в уборную, кинулась к этой двери и заперла ее снаружи на задвижку. Так же стремительно, пока Алик ничего не сообразил и не начал стучаться, она собралась и выскочила из квартиры. Она только подумала, что нужно вернуться до прихода мамы, чтобы выпустить его — пусть он хоть убьет ее за это, пусть. Хорошо еще, что деньги не пришлось долго искать, — мама на что-то оставила. Вот только на что? Ладно, вечером скажет. Теперь уже все равно.