Елизар Мальцев - Войди в каждый дом (книга 1)

— Последнего можно и не отмечать.— Алексей Макарович нахмурился, сокрушенно покачал головой.— Хитер мужик.

— Но почему же хитер? — Коробин пожал плечами.— Он так же старается, как и Любушкина.

— Сравнили! — укоризненно произнес Алексей Макарович и заметно взволновался.— Прасковья Васильевна не о себе заботится, когда излишки сдает, да и, прежде чем решиться на такое, с правлением посоветуется. А этот все вывезет и ни у кого не спросит...

— Я не совсем согласен с вами,— тихо возразил Коробин, и лицо его, только что приветливое и оживленное, словно застыло.— Может быть, Лузгин кое в чем и зарывается иногда, но зато государственные задания выполняет одним из первых. Его в спину толкать не приходится — сам все понимает с полуслова. А не за такие ли достоинства мы прежде всего должны ценить председателя?

«Если они каждый вечер так обмениваются мнениями, то Дарья Семеновна права!» — подумал Константин, не зная, удобно ли ему вмешаться, чтобы загасить жар спора в самом начале. Но скоро он понял, что вряд ли стоит так поступать, потому что, судя по всему, речь шла не только о способности какого-то Лузгина вести колхоз, а о чем-то более серьезном, разделявшем двух секретарей.

— Да, мы с вами в первую голову должны смотреть, хорош или не хорош председатель как хозяин! — подтвердил Бахолдин, и, так как спорить в полулежачем положении ему было не совсем удобно, он слегка подтянулся и

сел, облокачиваясь на подушки.— Вот вы уверяете меня, что Лузгин государственные интересы ставит на первый план. А вы убеждены, что выполнения планов он добивается, ничего не нарушая в хозяйстве, не подтачивая его основ? Разве нас должно интересовать только одно — чтобы он выполнил задание? А если Лузгин добивается выполнения, дискредитируя те коренные принципы, ради которых мы с вами живем, и боремся, и строим коммунизм? А тогда разрешите спросить: кому нужны успехи, достигнутые такой ценой? Нам нужен в колхозе не управляющий имением, выколачивающий доходы любой ценой, а руководитель, душа коллектива, которого бы все уважали!

Казалось, Коробин слушал Алексея Макаровича с усталой рассеянностью, как бы не придавая особого значения разговору, но Константин видел, что в этой рассеянности таились и нарочитость, и настороженность, и трудно скрываемое раздражение.

— Простите, Алексей Макарович, но я не понимаю вас! — Коробин пружинисто поднялся, скрипнув сапогами, нетерпеливо хрустнул пальцами рук.— Вы же сами не один год поддерживали Лузгина! Почему же он сразу так низко пал в ваших глазах?

— Я ждал, что вы зададите мне этот вопрос...

Бахолдин взял со столика автоматическую ручку с блестящим наконечником, повертел ее в руках, положил на место, по привычке погладил щеку. Было пока непонятно — задет ли он упреком или, наоборот, доволен, что его заместитель из деликатности не умолчал о том, что и его волновало, и теперь можно было внести в спор полную ясность.

— Может быть, я и виноват в том, что в прошлые выборы, когда предлагал убрать Лузгина, не настоял на своем. Но вы и другие члены бюро заверили меня, что он исправится, сделает выводы из критики, а самое главное, убедили меня, что его просто некем заменить... Но не в этом суть!..

Алексей Макарович передохнул, поискал глазами Коровина, ему, видно, легче было говорить, глядя на того, кого он хотел убедить, но лицо стоявшего в тени абажура заместителя словно проступало со дна затянутого тенистой ряской омута.

— Сегодня мы с вами тоже как будто всех вполне устраиваем — и обком, и районный актив. А можете ли вы, Сергей Яковлевич, допустить, что завтра коммунисты вдруг могут лишить нас доверия? И не потому, что мы с

вами плохие люди, а потому, что не годимся как руководители?

— Вполне возможно,— неохотно согласился Коробин,— Никто от этого не застрахован. Диалектика, как говорится, закон развития!

— Так и с Лузгиным,— миролюбиво заключил Бахолдин.— Вчера он вроде и тянул колхоз, и люди там его терпели, а нынче по хотят терпеть!..

— Вы же знаете, кто там воду мутит,— с мрачноватым упрямством проговорил Коробин.— Отдельные личности недовольны, а не все колхозники...

— Ну, это надо проверить! — сказал Алексей Макарович.— Наше дело разобраться во всех фактах досконально, а не полагаться на свои догадки и одностороннюю информацию!.. Я получил прямо на дом несколько анонимных писем, и, если отбросить даже мелкие личные обиды, которыми эти письма пропитаны, можно понять, что Лузгина там никто не любит, не уважает и пока только побаиваются! Изжил себя человек, не по плечу ему такая ноша. Поэтому я бы на вашем месте не торопился с выводами, прежде чем вы станете докладывать о Черемшанке Ивану Фомичу.

— Мы, по-моему, будем вместе докладывать...

— К сожалению, я уже, вероятно, не смогу этого сделать, хотя ответственности с себя и не снимаю.— Алексей Макарович потянулся к большому столу и взял лежавший на стопке книг белый запечатанный конверт.— Вот, прошу вас... Отправьте с райкомовской почтой.

— Что это? — Коробин приблизился к полосе света и стоял теперь рядом с кроватью, с некоторой растерянностью глядя на Алексея Макаровича,

— Мое прошение об отставке,— с шутливой живостью ответил Бахолдин, но по тому, как левая его щека вдруг стала нервно подергиваться, видно было, что эта шутливость дается ему нелегко.

Сердце Константина болезненно сжалось, первым его побуждением было броситься к старику, отговорить его от опрометчивого, как ему казалось, решения, но он не двинулся с места, боясь ненужной жалостью еще сильнее растревожить Алексея Макаровича. Он заметил, как спокойно принял это известие Коробин, словно оно не было для него неожиданным, положил конверт в портфель, щелкнул замком и только спросил:

— А может быть, вы это напрасно?

— Я знаю, что делаю,— сухо ответил Бахолдин,—

Сколько я еще пролежу — неизвестно, а дело, вижу, от этого страдает. Да и вашу инициативу сковываю...

— Нисколько, Алексей Макарович!

— Вот так,—как бы ставя точку, проговорил Бахол-дин.— Будем считать вопрос решенным.

Он снова сполз с подушек, улегся поудобнее и прикрыл ладонью глаза, как будто свет тяготил его. — Что же вы хотели бы у нас делать? Константин не сразу понял, что Коробин обращается к нему, так неожидан был этот переход. Он весь был во власти противоречивого и смутного чувства обиды за своего старого учителя, желания как-то приободрить и утешить его и нескрываемой досады на этого напористого и черствого человека, не считавшегося, судя но всему, ни с чем.

— Алексей Макарович вот думает, что я должен идти на партийную работу... Мне тоже кажется, что это будет интересно, и, может быть, я смогу...

— Для коммуниста всякая работа должна быть интересной, если ее поручает партия! — хмурясь, прервал его Коробин.