Алексей Ливеровский - Журавлиная родина

Пусть на Волге и Каме конопатят широкобокие баржи и смолят завозни, здесь, на малых речках, весной любая плоскодонка, похожая на простое корыто, — осколок морской мечты. Шумят вешние воды, и все кажется новым, иным. Мальчишки в мечтах превратились в бородатых пиратов, а бородатые дяденьки — в мальчишек. И тем и другим думается: а что, если сесть в эту лодчонку и плыть, плыть далеко вниз по стремительной и сверкающей; дороге половодья? Можно до моря доплыть?

Не богата красками первая половина весны, — светятся только небо и солнце. Бурые поля, голые купы лиственных вершин, море сухой листвы.

И цветет земля в эту пору скупо и неярко. Первые островки белой ветреницы и синей перелески, на откосах желтые звездочки мать-и-мачехи. Под древесным пологом всегда в разлуке — далеко один от другого — расцвели кустики таинственного волчьего лыка. И, словно на помощь бледной нашей весне, падают и падают с неба на полую воду живые цветы.

Кряковый селезень остановился с подругой на отдых на тихом плесе лесной речки. Склонив голову, он любуется собой. Зеленая шея с белым колечком, винно-коричневая грудь, седое, со струйчатыми темными линиями брюшко, фиолетовый блеск зеркальца на крыльях. Наряден, красив кряковый селезень в весеннем пере!

Круто завернула стайка свиязей, сверкнула белыми подкрыльями и села на отмель. И эти самцы одеты ярче спутниц. Клювы голубые, вишнево-рыжие головы в мельчайших черных крапинках, все тело, как чеканным серебром, покрыто дымчатой рябью.

Из канавы у самой деревни выпорхнула парочка чирков-свистунков. До чего щеголеват маленький кавалер! И впрямь живой цветок! Белые линии, словно каемки лепестков, оттеняют роскошь сине-зеленых полосок, протянувшихся от глаз к шее, через багряную головку. Тонок и узорчат рисунок голубых перышек спинки.

Но что это? Неужели на полном припеке, на островке посреди залитого солнцем плеса уцелел кусок снега? Вихрем взвился снежный комочек и улетел, мелькая среди затопленных кустов. Это луток — снежно-белый крохаль…

Живые цветы — и все пестрые, все разные…

Везде светятся яркие кисти черемухи. Не видно ее ни летом, ни зимой, а вот зацвела, и всюду она — в подлеске, на опушке глухого ельника и пенной грядой вдоль канавы.

Простовато пахнет черемуха, но какой это памятный запах! Вдохните глубже пряный, резковатый запах соцветий, и вы непременно вспомните детство или далекий склон спокойной русской реки, где приходилось бывать, а может быть, и того, кто, казалось, давно забыт.

Всегда удивляешься рождению новой листвы. На гибких веточках черемухи, бузины и березы лопаются почки, из них высовываются светло-зеленые или розовые язычки.

Когда распускается дуб, это уже чудо. Смотришь, и не верится. Непонятно, как из такой узловатости и твердости выбиваются мягчайшие, похожие на светлый пух лепестки. Их даже совестно называть дубовыми.

Каждый год, приехав из города в отпуск, я спешу на Зеглинский чишенник — болотистый, притененный деревьями луг. Иду, почти бегу, ищу глазами… Вот она! Стоит среди невысокой травы — белая, нежная цветом, любка. Я срываю одну, другую, вдыхаю неповторимый, памятный, тончайший аромат. Любка! Любушка! Я пришел, не опоздал. Я застал тебя в цвету — значит, все наше лето еще впереди.

Упали на землю мягкие прилистники липы и клейкие чешуйки тополя. Осины уронили на лесные тропы пушистые сережки, похожие на лохматых гусениц. Сегодня осыпается яблоневый цвет. В плодовых садах словно метель гуляет — крутятся на ветру, припорашивая уже высокую траву, теплые, чуть розоватые лепестки-снежинки. Вот-вот лопнут мохнатые шарики восточного мака, вспыхнут пламенем и тотчас осыплются его недолговечные цветы.

В колючих зарослях боярышника, ирги и акации поет соловей. В блеклых сумерках, в тишине белой ночи он поет так громко, что, кажется, от каждого щелканья вздрагивают белые пирамидки каштана.

Сохнут, зарастают травой лужи, калужины, проточины. Уходит из них вода, уходят и маленькие лягушата со смешными малюсенькими хвостиками.

Не малый путь! Долго они будут скакать, пользуясь ночной прохладой, и все же дойдут, доберутся до настоящей воды.

Нарушена деловитость вокзала, — из дорожных тюков торчат ружейные чехлы и удочки. В вагоне празднично. Женщины в светлых платьях; разговоры о купании, ягодах, рыбной ловле.

Поезд выскакивает из тесноты пригорода на просторы полей. А дальше зеленой стеной стоит лес — густой и темный, где к полотну подошли ельники, открытый и светлый в березовых рощах. На откосах пятна белого и красного клевера, синие кустики вики. Подальше высокий и нарядный иван-чай.

В тот час, когда весь вагон еще спит, встаньте, горожанин! Невыразимо прекрасен ранний восход солнца.

Поезд идет по высокой насыпи. Внизу темная речушка. На седых от росы полях радужные искры.

Столбом поднимается дым из трубы одинокого домика, и ранний косарь, сверкнув отточенным лезвием, поворачивается лицом к уходящему поезду, прикрыв от солнца глаза.

Лето пришло… Стоят травы некошеные, нетоптаные. Стоят травы укосные, на полуденном ветру мягко шелестят, цветом переливаются.

Надсадно и тонко кричит высоко в небе хищная птица, на недвижных крыльях заплывает с просини на летнее круглое облако. Вечером прохладно в поемных лугах и на нивах. Мерный скрип коростеля не нарушает, а подчеркивает тишину белой ночи.

Зимой еще приснилось мне, как тонет поплавок удочки. Белый с красной шапочкой, он уходил вглубь и немного вбок, тускнел и уменьшался на глазах.

Сегодня сижу на озере в лодочке и наяву смотрю на недвижные поплавки. Тихо, урез спящей воды делит видимый мир надвое. В верхнем сосны подпирают ватные облака и стена камышей укрывает даль. В нижнем, опрокинутом мире все странно. Нос лодки примостился на сосновом суку, один поплавок брошен в облако, второй торчит среди кувшинок, а кувшинки ослепительно белеют в вершине задремавшей березы. На поплавках уселись стрекозы, как недвижные синие флажки. Их две, но кажется, что четыре.

Две стрекозы забеспокоились, — подходит вода к лапкам. Вспорхнули стрекозы, а поплавок, белый с красной шапочкой, уходит вниз и немного вбок, тускнеет и уменьшается на глазах… Сейчас подсеку!

Летний дождь! Стремительный, обильный, веселый!

Укроет от него разве только старая разлапистая елка. Ольха сразу промокнет сама, береза защитит ненадолго, под осиной лучше не стоять — любая капля повернет гладкий лист и скатится на плечи. Лучше не прятаться, идти и идти куда надо.