Юлия Друнина - Проза (1966–1979)

А если порой Человек и забывает о своей человеческой сущности — горе ему.

…Несколько лет тому назад, в один и тот же день, в один и тот же час, на всей огромной территории Китая затрещали трещотки, загремели барабаны, затрубили трубы. Все многомиллионное население страны, и стар и млад, размахивая руками и вопя, вышли из своих домов для того, чтобы привести в исполнение дьявольски остроумный и дьявольски жестокий план.

И трещотки, и барабаны, и трубы, и вопли служили одной цели — поднять с места и не дать снова сесть миллиардам «злостных вредителей» — воробьев. Они могут держаться в воздухе лишь очень короткое время.

И вот, в страшной панике заметались над головами людей насмерть перепуганные птицы. А люди все бесновались, адская какофония не утихала. И одно за другим разрывались крошечные сердца, один за другим падали на землю бездыханные взъерошенные комочки. Дети хлопали в ладоши и визжали от восторга, довольные, потирали руки взрослые.

Вскоре все было кончено. В Китае не осталось ни одного воробья.

Однако результаты этого избиения, этой воробьиной «варфоломеевской ночи» оказались неожиданными. Люди были быстро и строго наказаны за свою жестокость: обрадованные отсутствием воробьев, на поля хлынули тучи насекомых. Посевы гибли. Голод полз по стране. И пришлось завозить в Китай из другой страны маленьких верных крылатых друзей…

Наверное, точно подсчитано, какой материальный урон понесли тогда китайцы. Но кто подсчитает, какой урон понесли души их детей во время этого прекрасно организованного хладнокровного убийства?

Отношение к «братьям нашим меньшим», к существам, всецело от нас зависящим, — пробный камень для каждого. Но я совсем не хочу сказать, что всякий человек, питающий слабость к животным, — хорош.

Бывшие узники фашистских лагерей смерти хорошо знают, что изверги, некогда травившие их овчарками, часто нежно и искренне любили этих самых овчарок и вообще всяких там собачек и кошечек.

Все это так. Далеко не каждый питающий слабость к животным — хорош! Но я уверена, что каждый жестоко с ними обращающийся — плох.

Мы сняли дачу у некоей бабы Мани и переехали туда со всем зверинцем — Алиской, Тихоней и Кисой. На участке мы поставили собачью конуру — шикарный дом для Алиски и обнесли его с четырех сторон металлической сеткой — получился просторный вольер.

Через три дня после новоселья я очень удивилась, увидев внутри вольера… Тишку, увлеченно играющего с Алиской. Лисичка теребила пса за уши, шутливо покусывала его за ноги, носилась вокруг, как маленький веселый чертенок, и даже вскакивала ему на спину, как заправский кавалерист.

Надо сказать, что в жизни своей я не встречала более добродушного и общительного создания, чем Тихон. На даче он сразу же пытался подружиться со всеми — даже с ежами, ночью притопывающими из леса. Попытки эти всегда кончались для Тишки одинаково: окровавленным носом и разбитыми надеждами. Но он не терял веры, что следующий фыркающий комочек все-таки поймет его…

Первая попытка этого неисправимого оптимиста подружиться с Кисой едва не стоила ему глаз.

В дальнейшем их отношения строились так. При встречах носом к носу Киса «делала верблюда» и завывала отвратительнейшим голосом, а Тихон «не замечал» ее. Он невозмутимо шествовал своим путем с выражением достоинства на морде, отвернув ее, однако, в сторону и полузакрыв глаза. Совсем не лишняя предосторожность. Будучи в особенно дурном настроении, Киса, как фурия, вцеплялась прямо в морду бедного добряка. Но и тогда Тишка только пытался стряхнуть с себя злючку, не причинив ей вреда. Он был слишком благороден для того, чтобы бить женщин.

Киса молниеносно покорила сердца всех окрестных котов. Дача бабы Мани осаждалась влюбленными кавалерами разных мастей. Одни висели на деревьях, как экзотические плоды. Другие, подобно изваяниям, украшали изгородь. Третьи, понахальнее, через отверстия, сделанные в фундаменте, чтобы дом «дышал», проникали к нам в подпол и устраивали ночные концерты.

Однажды, при помощи самодельного «лассо», Аленка поймала там наиболее настырного Кисиного поклонника и через люк в кухне почти вытянула его из подпола. К сожалению, «лассо» захлестнулось не вокруг лапы ухажера, как это было задумано, а вокруг его шеи. Кавалер, выпучив глаза, задыхался, хрипел, а девочка не могла его отпустить: удирая с длинной веревкой на шее, бедняга мог бы зацепиться за что-нибудь и удавиться. Осторожно и терпеливо, сантиметр за сантиметром Аленка выуживала упирающегося кота, как рыбак вываживает громадную сопротивляющуюся рыбину…

Когда — еще в Москве — у Кисы появились «кисята», соседи моментально разобрали их, так как они были «все в мать». Такие же пушистые, хорошенькие.

Обнаружив исчезновение своих детей, Киса почему-то посчитала виновником этого похищения бедного Тихона. Вот тогда-то она впервые попыталась вцепиться ему в глаза.

А нежное сердце Тихони алкало дружбы. И вот судьба снова свела его с Алиской…

Но как все-таки пес попал в вольер? Перепрыгнул? Однако высота его почти два метра!

Ладно, посмотрю, как он будет выбираться обратно.

Оказывается, очень просто — как кошка, цепляясь когтями за ячейки сетки. Нельзя сказать, что это было слишком грациозно — я воочию убедилась, что такое «собака на заборе».

Теперь Тишка мог в любое время дня и ночи приходить в гости к своей подружке. Встречи эти обычно проходили по одной и той же схеме. Увидев приближающегося Тихоню, Алиска от избытка чувств начинала беспорядочно метаться по вольеру. Метание это продолжалось до тех пор, пока Тишка не плюхался на землю уже в Алискином царстве и тут же бросался следом за лисичкой, вдохновляемый честолюбивой мечтой поймать ее за хвост. Обоих охватывал невероятный спортивный азарт. Порой Алиска вдруг круто меняла курс и не успевающий затормозить Тишка врезался на полном ходу в угол вольера.

Алиска была неутомима в своих проказах, Тихон уставал: язык до земли, пыхтит, как паровоз. Он растягивался на полу и засыпал. Алиска безрезультатно теребила дружка, потом забиралась к нему на спину, как на матрац, и тоже засыпала.

На шум «битвы» часто прибегала Киса. Взобравшись на один из столбов вольера, она маячила там, как часовой на вышке, не сводя с «дерущихся» громадных желтых глаз. Она явно «болела» за Алиску и страшно волновалась, когда ей казалось, что лисичка сейчас попадет в зубы кровожадного пса. В эти моменты горб ее вырастал до максимальных размеров, шерсть вставала дыбом, завывание шло на самой высокой ноте — вот-вот бросится на Тихоню. Мне приходилось в последний момент хватать ее на руки…

Я кормила Алиску и Тишку вместе, из одной миски. Первой всегда начинала есть хозяйка вольера. Тишка, облизываясь, деликатно стоял в стороне, терпеливо дожидаясь, пока подружка отвалится от миски. Но подружка оказалась жадиной. Ее угнетала мысль, что невозможно слопать все самой, она торопилась, захлебывалась, глотала целиком громадные кусищи.