Аркадий Первенцев - Остров Надежды

«Касатка» проходила над Китовым хребтом юго-восточнее острова Святой Елены. Дмитрий Ильич направлялся в кают-компанию, задержался у маршрутной обзорной карты и увидел красный флажок на медной булавке примерно в 600 милях выше Южного тропика.

Матросы, стоявшие у карты, поздоровались с Ушаковым, пошутили насчет крещения у экватора, рекомендуя использовать в роли Нептуна старшину Загоруйко.

— Согласен, — сказал Загоруйко. — Только где дно? Пять тысяч метров! Найду Нептуна, а он сплющился, как галушка под каблуком.

С Загоруйко Дмитрий Ильич познакомился еще в Юганге при погрузке водолазного снаряжения. Этот старшина с массивным подбородком и чугунными бицепсами оказался не украинцем, а придунайским молдаванином. Служил три года на Черноморском, а потом его перевели вместе с группой первоклассных специалистов на Север для укомплектования команд атомных ракетоносцев. Загоруйко дружил с Глуховцевым, был членом комсомольского бюро и редколлегии «Гайки левого вращения».

— Нам бы какую-нибудь хохмочку, товарищ Ушаков, — попросил Загоруйко, — для «Гайки».

— Вы еще можете шутить, Загоруйко?

— Журба позади, возвращаемся, товарищ капитан третьего ранга.

— Чур, чур! — Ушаков погрозил ему пальцем. — Сплюньте три раза через плечо. Я моряк старой выпечки, с пережитками суеверий.

Матросы что-то сказали ему вслед, посмеялись. Ушаков переступил порог кают-компании, где собрались свободные от дежурств офицеры.

— Заходите, Дмитрий Ильич! — Ибрагимов уступил свое место.

— Чем заняты, друзья офицеры? — Ушаков присел на предложенное ему место рядом с Миловановым, управленцем, старшим лейтенантом. Милованов был по образованию инженером, радиоэлектроникой, его переквалифицировали на двухгодичных курсах, а потом назначили на атомную.

— Продолжаем турнир высоких интеллектов, — ответил Милованов, охотно взял предложенные ему Ушаковым леденцы, оделил ими Бойцова и сидевшего в отдалении с раскрытой книгой Филатова.

Филатов кивнул, продолжал чтение, на его породистом худощавом лице бродила улыбка, по всей вероятности относившаяся не к содержанию читаемой им книги, а к «турниру». Ему казалось, солидные люди попусту проводят время.

«Турнир высоких интеллектов», как назвал его Милованов, представлял собою не что иное, как своеобразную игру, рожденную скукой. Участвовали по желанию. Задача — занимательней рассказать о проходящих по маршруту странах, городах, морях, континентах.

На переборке висела таблица, подобная розыгрышу футбола или хоккея. Судьями были все присутствовавшие, выступал по теме один. Разрешалось дискутировать, дополнять. Темы намечались заранее: «Арктические герои». «Кто такие Дежнев и Беринг?», «Все о течении Куро-Сио», «Гавайи — не пальмы, а базы», «Австралия без всяких прикрас», «Почему голландцев тянуло за Васко да Гамой», «Амазонка»…

Пройдя острова Принс-Эдуард и Тристан-да-Кунья, посчитали очки и признали соперниками по второму, тропическому туру Мовсесяна и Куприянова. Мовсесян обладал цепким и емким умом энциклопедиста, замполит брал острым сюжетом, считая скуку в любом виде надгробным памятником идей.

— О чем сегодня? — спросил Ушаков.

— Остров Святой Елены, — сказал Филатов. — Идет голосование, кому отдать предпочтение — Мовсесяну или Куприянову. Общественное мнение склоняется на сторону замполита. Слышите, как забушевал наш Бабек?

Ибрагимов действительно находился в экстазе:

— Товарищ Мовсесян намерен снабжать нас бородатыми анекдотами о великом узнике, а капитан второго ранга Куприянов обещает историю последней любви Наполеона!

— Замполиту, замполиту, замполиту! — офицеры постучали ладонями по столу.

Окрыленный солидной поддержкой, Куприянов набрался важности и после водворения тишины начал свой рассказ.

— Если верить первоисточникам, — кивок в сторону Кисловского, — последней любовью Наполеона была Генриетта…

Ничто в тот обычный день не омрачало настроения команды. В кают-компании собралась молодежь. Замполит был в ударе, и его румянец мог соперничать даже со щеками Акулова. Горела плафонная лампа. Кто сидел у стола, кто на диванчике. Установилась, как и всегда в присутствии тактичного жизнерадостного замполита, непринужденная обстановка. Из присутствовавших офицеров только Лезгинцев был не в духе, сидел съежившись и глядел в одну точку.

Куприянов рассказывал одну из малоизвестных сентиментальных легенд о последней любви Наполеона. Гулял по острову Наполеон и случайно забрел на плантацию роз, где увидел юную Генриетту, внучку старого шкипера. Генриетта — ей было пятнадцать — приглянулась опальному императору, и он стал ежедневно заворачивать на плантацию, щедро оплачивая очередной букет роз. Наполеон, по намекам близких к нему современников, умел побеждать не только на полях сражений.

Пораженный неизлечимой болезнью (по сведениям его тюремщиков), утративший вкус к жизни, разочарованный в своих, казалось бы, до гроба преданных друзьях и соратниках, Наполеон был пробужден к жизни не силою пилюль или настоев целебных трав, а силою любви. Генриетта привыкла к Наполеону и, как утверждает легенда, полюбила его. Страсть, издревле именуемая платонической, продолжалась недолго. Наполеону становилось все хуже, врачи уложили его в постель.

Долго не видя Наполеона, Генриетта решила сама принести ему цветы. Приготовив букет и надев лучшее свое платье, она пошла к дому (возможно, его называли дворцом). Ее не пустили. Ворота были закрыты. Стоял часовой. Она попросила передать букет. Теперь она ежедневно приносила ему букет свежих роз. Это было его последнее утешение. Однажды утром часовой не принял цветы. «Он умер», — сообщил солдат. Генриетта положила розы у ворот, вернулась домой и перерезала себе вены..

Лезгинцев слушал напряженней всех. Навалился грудью на стол, оперся щекой на ладонь, прижмурил глаза. Рядом с ним сидел Хомяков.

Если перевести стрелку времени на два года вперед, возникнут почти рядом Генриетта и Зоя, сорок тысяч миль под водой и девятнадцатый километр пригородной железной дороги. Отдаленные и странные ассоциации…

Вестовой принес блюдо узбекского урюка, его быстро «поклевали». Потом солонцевались воблой. Куприянов выпил стакан холодного морса из морошки.

— Штука! — Он облизнул губы. — Заменяет массу земных напитков.

Гневушев снял таблицу с переборки, приготовил цветной карандаш.

— Согласны, товарищи? Одно очко добавляем замполиту?

— Голосую «за»! — Мовсесян первым поднял руку.

— Так. — Гневушев заштриховал красным квадратик возле фамилии Куприянова. — Заметно, у вас еще припасен один гол?

— Вы угадали. — Куприянов с видом победителя оглядел присутствующих.