Вилис Лацис - Собрание сочинений. Т. 3. Буря

— Спина что, — усмехнулся отец. — Главное, души у них кривые. Не знаю, с чего они так осмелели, но последнее время всякий стыд потеряли. Как встретят, обязательно облают.

— Ах, они так?

— Наверное, старика молодой Лиепниек подбивает. На людей глядит сбычившись, чуть ли не съесть глазами готов. Меня все «красным» называет, «господином товарищем». А когда чужих нет, начинает грозиться, чтобы не радовался на урожай, косить все равно не придется. А если, мол, уберу, то не для себя. Готовь, говорит, цыганскую кибитку для зайчат [64] Готовь, говорит, цыганскую кибитку для зайчат — игра слов. Закис — по-латышски заяц. , чтобы везти в свою нору.

— А ты? — Аугуст мрачно посмотрел на отца. — Ты что же, слушаешь и молчишь?

— В долгу не остаюсь, сынок. Знаешь, какой я на язык? А они только смеются. Кажется мне, есть у них что-то на уме. Бывшие айзсарги опять головы подняли. Волостной писарь все делает по-своему, а не как в исполкоме велят. Говорят про войну, что, мол, тогда рассчитаются. Поди узнай, что там такое. Может, ты что знаешь?

— Советскому Союзу война не нужна. Ну, а если и выйдет что, то уж как-нибудь сладим с любым врагом. Пусть только начнут. Красную Армию победить нельзя. Где еще на свете есть такая сила?

— Вот и я так думаю, — одобрительно смеялся Закис. — Пусть их лают. На будущей неделе начнем новый дом закладывать.

— Тогда давай завтра распилим на доски несколько бревен, — сказал Аугуст. — Хочется поразмять руки. Пустишь меня наверх, на бревно?

— Придется уж, глазомер у тебя хорош. За что это значок получил?

— Это значок ГТО, — не без гордости ответил Аугуст. — Я все нормы сдал. Мы и спортом в школе занимаемся. В следующее воскресенье я участвую в соревнованиях.

— Ну, тогда пилка тебе пойдет впрок.

В тот же вечер они поставили большие козлы и затащили наверх первое бревно, а пилку отложили до утра, так как всем хотелось порасспросить Аугуста, как ему живется в военной школе, чему их там обучают, какие у него товарищи и когда он снова пойдет в отпуск.

И Аугуст не переставая рассказывал им про своих командиров и товарищей, про то, как они сдружились, хотя все собрались с разных концов советской земли.

— У меня сосед по койке — сибиряк один, фамилия его Смирнов. Должен сказать — отличный лыжник, а стреляет лучше всех в училище. Если нам дадут отпуск в день Лиго, привезу его с собой, — у него сейчас родители живут в Белоруссии, на самой границе. Там его отец батальоном пограничников командует. И командир взвода, Рыбаков, замечательный парень, в финской кампании участвовал. Когда он начинает рассказывать, как они штурмовали линию Маннергейма, прямо завидно становится. Жалко, что меня там не было. Этот Рыбаков — настоящий герой, а в училище скромнее его никого нет.

Старый Закис слушал его рассказы, а сам думал:

«Как получается-то: сын хибарочника Закиса будет офицером Красной Армии. Вчера его избивал полицейский, а сегодня он в военной школе учится. Кто раньше мог там учиться? — сыновья буржуев да серых баронов, а таким, как мой Густ, была одна дорога — в батраки. Не мудрено, что Лиепниеки со своими Максами от злости зубами скрипят».

Влажными глазами смотрел он на сына. Нет, за этого парня не придется краснеть ни отцу, ни Родине. «Да, если кому вздумается напасть на нашу землю, они ее оберегут… и Аугуст Закис и его товарищи — из России и с Украины, из далекой Сибири и с Кавказских гор. Двести миллионов — да это же целый божий свет! Вот как нас теперь много. И чего только у нас нет — все, что нужно народу, чтобы жить в довольстве, ни у кого не выпрашивая. Попробуй задеть такой народ. А кто начнет, тому долго придется жалеть — до внуков и правнуков…»

В сумерки вернулась из лавки с газетами и разными новостями Аустра, старшая сестра Аугуста. Это была бойкая, живая девушка. Она только что окончила вечернюю среднюю школу, договорилась уже о работе в одном из наркоматов, а в то же время подумывала и об университете. Приезд брата для нее не был неожиданностью.

— Вообразите только, — рассказывала она, — на дороге встретился Мне Макс Лиепниек. Такой кавалер — просто беда! Спросил, не состою ли в комсомоле и что я думаю насчет айзсаргов. Говорит, что вчера из НКВД приходили арестовать Зиемеля, бывшего командира роты айзсаргов, но тот вовремя удрал в лес. Все равно, говорит, не поймают, и если Зиемеля не оставят в покое, то может случиться, что красный петух пойдет гулять по хибаркам новохозяев.

— Болтают, сами не знают что, — сказала Закиене.

Да, в воздухе чувствовалось что-то недоброе, но никакие слухи не могли испортить жизнерадостное настроение семьи. До поздней ночи говорили они о недалеком будущем, когда все тяжелое уже останется позади и каждый из них крепко станет на ноги. Домик в три комнатки, с маленькой верандой, новый хлев, где будет стойло и для лошади, фруктовый садик…

Тихий, теплый июньский вечер. Жужжали комары, мелькали в воздухе летучие мыши. На козлах лежало светлое, очищенное от коры бревно. Добротные выйдут доски для пола! Будущей зимой отец поедет на лесозаготовки, заработает денег на плотников. Что-нибудь отложит из жалованья и Аустра, тогда можно будет купить пальтишко Янцису — осенью ему уже пора идти в школу.

Первыми ушли спать малыши. Потом стали позевывать отец с матерью. Аугуст остался на дворе один. Он сидел на скамье перед хибаркой и поглаживал устроившегося на коленях старого, сладко мурлыкавшего кота. Вдали темнели строения усадьбы Лиепниеки, в одном окне горел еще свет. Как волчий глаз, глядело из темноты это окно на Аугуста, и он долго наблюдал за ним. Как тихо, как одиноко… И все же приятно побывать среди родных — с их мечтами, с их невзыскательным счастьем, которого не могла нарушить злоба и зависть врагов, как в свое время не могла убить в юном Аугусте дух борьбы полицейская нагайка. На спине еще остались красные рубцы от заживших ран, но они больше не болят. В ожидании исполнения больших мечтаний и надежд сладко замирало от нетерпения сердце юноши.

— Товарищ Вевер, там какой-то человек просит принять, — доложила Понте машинистка, исполнявшая обязанности и секретаря.

— Фамилия?

— Забыла спросить. По очень важному и срочному делу, говорит. Решить можете только вы.

— Дайте ему бумагу и конверт, — сказал Понте. — Пусть напишет о своем деле. Видите, я занят.

— Хорошо, скажу. — Машинистка вышла.

Некоторое время Понте никто не тревожил. Он перелистывал списки уездных работников, просматривая фамилии членов волисполкомов, руководителей МТС, совхозов и кооперативных организаций. Против каждой фамилии ставил черточки синим или красным карандашом. Иногда вместо черточек помечал их крестиком, но опять цвет карандаша придавал пометкам тайный смысл.