Гавриил Троепольский - Собрание сочинений в трех томах. Том 2.

Игнат Дыбин, выходя из сельсовета, прислушался к громкому чтению и восторженным возгласам. Он первый узнал новость в Паховке.

Уже вечерело, когда Федор, уставший от волнений, пришел из сельсовета.

— Читай! — крикнул он Зине и подал ей телеграмму.

Она прочитала, прижала бумажку обеими руками к груди и тихо шептала:

— Едут… Господи, как же хорошо!

Федор легонько толкнул ее пальцем в бок и шутливо сказал; засмеявшись:

— Ты, библиотекарша! «Господи»!

Зинаида радовалась, как маленькая девочка, вся оживилась, вспыхнула и засуетилась с уборкой избы.

…Через три дня в Паховку приехали Земляков Михаил — агроном и Иван Крючков — «начинающий» партийный работник.

Вечером Ваня пришел к Федору. Они мяли друг друга в объятиях, похлопывали по плечам и восклицали:

— Ну вот!

— Ну вот!

— Приехал!

— Ага!

— Здорово!

— Очень здорово!

Зина тоже обняла Ваню, поцеловала в щеку, как родного, и сказала:

— Ой какой же ты, Ваня!

— Какой есть, — чуть-чуть смутившись, ответил Ваня. — Ну а какой все-таки?

— Ну, мужчина, одним словом, хоть куда!

— Не смущай, Зина, — отшутился он. — А тебе, Федя, подарочек привез.

— От Тоси? — живо спросил он.

— Вот. — Ваня положил перед Федором сверточек.

Федор развязал тесемочку, развернул бумагу и вынул две рубашки, новые брюки и маленький платочек. В платочке было завернуто письмо. Но первым делом он взял платочек за уголки, прочитал слова «Феде на память», потом повернул к свету и еще раз посмотрел, а затем осторожно приколол его кнопками над кроватью. Потом уж стал читать письмо и на какое-то время забыл обо всех присутствующих.

Ни Федор, ни Миша не заметили, как Ваня отвернулся к окну и стал смотреть на улицу. На какую-то минуту лицо его стало грустным. Только от Зинаиды не ускользнуло и это. И она подумала: «А все-таки у него что-то нехорошо на душе». Зина подошла к нему и ласково спросила:

— Ну? Чего запечалился?

— Ничего, Зина. Так, просто — смотрю на улицу. Ему-то, — он указал на Федора, — теперь весь мир сошелся в одном письме. Вот и не хочу мешать.

— А мне ты никогда не помешаешь, — отозвался Федор. — Уже прочитал. Через год будем вместе, а может, даже и раньше.

— Ой как это хорошо! — воскликнула Зинаида. — Все съедутся.

— Лучше не может быть, — поддержал Ваня. А на его лице не осталось и тени той (как показалось Зинаиде) мимолетной грусти.

Вечером, по старинному обычаю, нахлынули посетители проведать приехавших. Первым, конечно, прибежал Матвей Степаныч Сорокин. За столом сидели Зинаида, Федор, Миша и Ваня, пили чай. Они увидели деда в окно, когда тот заглянул, прислонившись к стеклу лицом. Федор весело сказал:

— А ну-ка подшутим: войдет — молчите!

Матвей Степанович вошел, постоял около двери, держась за бородку тремя пальцами. С хитроватой счастливой улыбкой он сказал:

— Здравствуйте вам!

Никто не ответил. Матвей Степаныч снял кожух и посматривал на стол, по уже колюче, с прищуром. Он был в новой рубашке, подпоясанной тем самым ремешком, которым лупил Виктора Шмоткова, а волосы были аккуратно подстрижены в кружок. Видно, он хотел своим видом показать необычность этого дня и особое уважение к этому дому. Все молчали и смотрели на него, любовно смеясь одними глазами. Но дед уже понял все: кто кого перехитрит! Он состроил серьезную мину, подошел к столу, подсел на скамейку, налил себе чай из самовара, взял сахар. Делал он все это медленно и степенно, не похоже на него. Затем широко надул щеки, будто собираясь пить чай. Всем было очень интересно, куда же заведет игра, которую Матвей Степаныч принял. Вдруг он вскочил, удивленно глянул на сидящих, поставил самовар на пол, блюдце — на сундук. Потом, так же молча, на полном серьезе, выплеснул в лохань чай из чашек и поставил их снова перед каждым. Засунул руки в карман, и теперь уже на лице его выразилось вопросительное недоумение: «Что же все-таки случилось?» И вот он высоко взметнул руку из кармана и весело, по-молодому вскрикнул:

— Ах-ха!

В руке оказалась бутылка водки. Матвей Степаныч ловко стукнул ее ладонью под донышко, выбив пробку, поставил на стол и засмеялся тоненько и заразительно, закрыв глаза и подняв бородку. Хохот дружно ударил в избе Земляковых: смеялись все до слез, переглядываясь, и снова еще сильнее смеялись. Железный не выдержит, если захохочет искренне и волшебно Матвей Степаныч!

А в тот день все были веселы и радостны, поэтому смех Матвея оказался еще заразительнее. Может быть, никогда не было в избе Земляковых так весело.

Пришел и Виктор Шмотков. Этот подал всем ладонь, вытянутую дощечкой, и, слегка тряхнув ею, говорил каждому поочередно «здравствуйте». Пиджак на нем был широк и короток, сапоги большие, с короткими голенищами. Его птичье лицо сияло в улыбке. А когда ему налили чашку водки, то он так просветлел, что хоть пиши с него святого.

— Выпей-ка, Виктор Ферапонтыч, за здравие гостей, — преподнес ему Матвей Степаныч.

— Это можно. Почему не выпить за хороших людей. Можно. — И взял чашку, изготовившись ее опрокинуть в рот.

Но Матвей Степаныч с хитрецой спросил:

— Алена не будет тебя пилить за водку-то? А то, может, не пил бы?

— Что ты, что ты! — испугался Виктор. — Она у меня — золото, а не баба. Она сама говорит: «Ты пей там, где ума наберешься, а не пей там, где свой могёшь потерять». Как это можно! Ну! Бывайте! — И опрокинул чашку водки так, будто вылил в кувшин, одним глотком. Закусив, он сразу же предложил: — А не послать ли еще?

— Нет, Виктор, у нас так не полагается. Хватит. Поздравили, и хватит.

— А это ж здорово! — поспешил согласиться Виктор. — Я и сам так: выпил раз и — вполне достаточно. По-культурному.

Все незаметно переглянулись и каждый подумал: «Дескать, знаем очень хорошо, как это „по-культурному“». Потом Виктор, чуть захмелев, убеждал Ваню, неистово жестикулируя руками, в том, что мужику выбиться из нужды невозможно и что у него только и радости — выпить.

Ваня слушал его очень внимательно, изучая и всматриваясь. Он и действительно увидел Виктора как-то по-новому.

— Ты учти, Иван Федорыч, — говорил Виктор, — мы тоже задумываемся над жизнью. Ей-правда! Вот так думаем, думаем — ничего не получается! Думаем, Думаем, да и запьем. Куды ж денешься! Нужды много — уму непостижимо! Вот иной раз и запьешь. Куды ж денешься.

— С нуждой-то, Виктор Ферапонтыч, надо бороться вместе, — только и сказал пока Ваня.

— То есть как? — спросил Виктор. — Кажин норовит у другого кусок из глотки вырвать. Как же тут вместе?

— Поговорим. Потом поговорим, — загадочно ответил Ваня.

— Поговорить — это я с нашим удовольствием.

И Ваня подумал: «Никто Виктору никогда и ничего не посоветовал от всего сердца, никто не открыл перед ним своей души, а всегда принимали его со снисходительной улыбкой».