Гавриил Троепольский - Собрание сочинений в трех томах. Том 2.

— Ничего, ничего. Это пройдет, Андрей Михайлович. Пройдет. Куда мы идем? — спросил Ваня.

В самом деле, куда они шли? Зачем? Почему Матвей всполошил всех из-за того, что чужая жена была у другого? Но Андрей Михайлович ответил:

— Надо подумать, куда нам идти. К Федору — нельзя.

— Ни под каким видом, — согласился Ваня.

— Зайдем ко мне в кабинет на минутку, подумаем, — предложил Андрей Михайлович (они были уже около сельсовета).

Зажгли огонь и сели в кабинете. Первый пыл слетел. Все были способны рассуждать. Начал Матвей Степаныч:

— Конешно, за бабой гонять нам — не ряд совсем.

— А вот говорить ли Федору? — спросил Ваня в раздумье.

— Убьет Игната, — коротко возразил Андрей Михайлович. — Как узнает, так и пристрелит. И — тюрьма.

— И тут — не просто «баба чужая», Матвей Степаныч. Тут жена друга и… замечательная женщина. — Эти слова были сказаны Ваней тихо и как бы в рассеянности. — Я хочу поговорить с ней лично. Сам.

— «Замечательная женщина»! Скажи ты пожалуйста! — Матвей хлопнул себя по коленкам в досаде. — Не разговаривать с ней надо, а чересседельником ее, паскуду, вдоль говядины и хрест-нахрест, холера черная!

В ответ на это Ваня только покачал головой. Андрей Михайлович резко встал и решительно сказал:

— Федор пока не должен знать. Игнат не должен встречаться с ней. Игнат пусть немедленно уедет. А потом ты, Ваня, можешь с ней говорить, что хочешь, и… как уж там, не знаю, как… Федору сказать. Горячий он сильно. Боюсь за него.

— А я верю в Федю, — возразил Ваня. — Он уже не тот, что был. И ты, и я, и он — не те, что были.

Они все посмотрели друг на друга и вдруг, как откровение в трудную минуту, поняли, что они стали выше и сильнее и уже не могли жить друг без друга; то была высокая дружба, когда не только дела общественные, но и их личные близки каждому из них.

Ваня продолжал:

— Надо помочь ему выдержать… А с Тосей я все-таки поговорю.

— А я поговорю… с бандитом. Сам поговорю, — злобно сказал Андрей Михайлович, видимо что-то решив. — Поговорю сам.

— Когда? — спросил Ваня, зная, что переубеждать в таких случаях Андрея Михайловича бесполезно.

— Сейчас.

— Пойдем вместе. Ты будешь говорить, а я покараулю. Около хаты потопчусь.

— Одному не доверяешь? — обиделся Андрей Михайлович.

— Нет, не в том дело. Игнат — человек решительный. Мало ли что он может вздумать… И безоружными нельзя идти.

А Матвей Степаныч рассуждал уже сам с собой:

— Главное дело, в милицию заявить нельзя — скажут: «Какое нам дело, чья баба и у кого ночует». На Игната подать тоже нельзя, потому дело это обоюдное: он берет, что ему дают. Начни жаловаться, скажут: «Личные счеты». Вот задача! Побить ее, конешно, нельзя — не старое время, — изменил первоначальное решение Матвей Степаныч. — Побей — авторитет лопнет, и скажут: «Бабу бил чересседельником». Вот холера черная!.. Должно быть, идите, ребята, к Игнатке-бандиту да приструните-ка его потихоньку, — согласился он наконец. — А там посмотрим. Приструните его пока без всякого там закону. А там видно будет.

…Ничего этого Игнат Дыбин знать не мог. Он, встретив Андрея, сразу понял, что разговор предстоит о Тосе, — иначе зачем ему заявляться поздно вечером туда, куда он и днем не зайдет.

Старые враги стояли друг против друга.

— Так, — сказал Андрей Михайлович вместо приветствия.

Игнат за словом в карман не полез:

— Когда не так, то — хуже. Хорошо, что хоть «так». Садись, товарищ председатель.

— Боюсь испачкаться.

— На мне грязь старая, сухая — не пристанет.

— А новой, свеженькой, нигде не заметно? На тебе и свежей грязи шмотки висят.

— А тебя что, ассенизатором назначили? — ударил Игнат первый сигнал к бою.

У Андрея заиграли на щеках красные пятна, скулы заходили. Он уперся взглядом в Игната, широко открыв глубокие глаза, сморщив лоб и чуть наклонив голову вперед; он был похож в ту минуту на быка, готового броситься в драку. Проговорил он сквозь зубы:

— Жалею, Дыбин, что я тебя не прикончил в свое время.

— Отвечаю теми же искренними чувствами! — воскликнул Игнат.

— Ты артиста не изображай. Хватит! Так вот слушай. Я виноват, что тебя принял в Паховку. Я виноват, что недоглядел за тобой, бандюгой. Но смотри! Я вину свою могу искупить сразу… в один щелчок.

— В таком случае я тоже могу принять на себя еще одну вину… последнюю.

— Спасибо за откровенность, — язвительно отпарировал Андрей Михайлович.

— Обоюдно!

— Ну-с… — Андрей Михайлович начал говорить с расстановкой. — Я тебе приказываю : сегодня же… ночью… оставить Паховку… немедленно.

Игнат не шевельнул бровью. Он спокойно сказал:

— Ладно. Но только я зайду по пути в милицию и доложу все, как было. На чьей стороне, думаешь, закон? На моей, товарищ председатель. Я ничего плохого не сделал после отбытия наказания в лагерях. Тебе же и припишут превышение власти. Закон есть закон.

— Тебе не поверят. Нас никто не слышит. Понял?

— Понял, — угрюмо и зло ответил Игнат. Он действительно понял, что дело принимает крутой оборот.

— Если не понял, то… — Андрей вынул из кармана наган и перебросил его из ладони в ладонь. — Наша с тобой игра, Дыбин, давняя. Знаешь сам: не испугаюсь.

Игнат ни разу еще не стал к Андрею спиной, а тот тоже не спускал с него глаз.

— Чего от меня хочешь? — спросил Игнат.

— Брось Тоську. Не трожь! И… уходи! Добром говорю, — и он легонько потряс револьвером.

— Если она останется здесь — не уйду, — отрубил Игнат.

— Убью.

— Конечно, и я — могу. Мне все равно. И тоже не испугаюсь. Нас никто не слышит, — повторил он слова Андрея Михайловича. — А сейчас ты меня не тронешь. Это не двадцатый год — отвечать будешь крепко.

— Да я согласен за тебя отсидеть двадцать лет, только бы ты не вонял на земле. Соображаешь, как ты засел мне в печенках? Только бы не вонял на земле — на все согласен.

Это оскорбило Игната. Он рванулся к Андрею, но, увидев дуло нагана, сел на кровать, а потом лег навзничь. Под тюфяком, слева, лежал наган, но Игнат и не шевельнул рукой, зная, что это движение не ускользнет от Андрея.

— Я сказал все, — коротко заключил тот и повернулся к двери.

Был очень удобный момент для Игната. Но он не пошевелился — нельзя было: закрыв глаза, он отчетливо услышал, как хрустнула за стеной хворостина. «Кто-то еще с ним, — подумал Игнат. — Один, значит, боится».

Андрей вышел. Игнат сразу же потушил огонь и прильнул к окну — ему очень хотелось узнать, кто же был второй. Но на улице никто не появился — шаги удалялись за задней дворовой стеной, — значит, «гости» уходили через огороды.

…Ваня спросил у Андрея Михайловича:

— Так и сказал «если останется — не уйду»?

— Так и сказал, сволочь. Ой как хочется прикончить эту гадину! — воскликнул Андрей Михайлович.