Татьяна Назарова - Первые шаги

Тонкие, с характерным разрезом губы сложились в улыбку. Валериан вспомнил себя совсем маленьким мальчиком, учеником «маминой школы», — с десяти лет его уже увезли из любимого Кокчетава в Омск, и он начал учиться в кадетском корпусе.

Мать сидит за пяльцами в гостиной. Вокруг нее сестренки; они тоже заняты вышиваньем, вязанием кружев — рукодельницы! Брат Толя увлекся выпиливанием, а он, Воля, как звали его в семье, уткнулся в книжку, читает про Суворова и постепенно забывает про всех окружающих, не слышит даже, когда его громко зовут: «Воля! Воля!»

«Еще бы!» — улыбаясь, думал Валериан. Он же в то время считал себя Суворовым, а звали Волю.

Перед ним как будто потянулась цепочка ребят — это его солдаты. Черноглазый Касым — «адъютант» «Суворова». «Суворов» — он, Валериан. Они идут в горы, где среди леса лежат гранитные камни. Возле самого высокого он ставит караул. Стоять на часах не легко — «Суворов» очень требователен.

Игра продолжалась и тогда, когда он приехал впервые на каникулы кадетом. А вот в следующем году все пошло по-другому.

Ему исполнилось двенадцать лет. У старшей сестры Нади в Омске он получил прокламации и привез с собой в Кокчетав. Вместе с Касымом ночью сходили к «Суворовской крепости» и там, в углублении под камнями, надежно спрятали их. Маленькие солдатики-часовые теперь стояли на карауле не просто у камней.

— Я тоже хочу читать листовки, но не умею, — печально говорил верный «адъютант». Он один был посвящен в тайну.

— Ничего, Касым! Я попрошу маму, она зимой научит тебя, — утешал его Валериан. В этом году он уже считал себя не Суворовым, а революционером…

…Валериан открыл глаза и сел. Возчик, быстро выхватив кнут и махая им над лошадьми, закричал:

— Ну, заснули!

Юноша усмехнулся.

— Это и были первые шаги, — прошептал он с волнением и неожиданно засмеялся. Ему вспомнилось, как он унес потихоньку у матери моток берлинского гаруса и они с Касымом, свернув листовки в трубочки, каждую обвязали гарусными нитками, а потом разбросали под окнами и дверями домов, в солдатской казарме…

«Конспиратор!» — думал, смеясь, Валериан. Гарус выдал его отцу сразу же…

— Веселое знать, что вспомнили? — обернувшись, спросил возчик.

— Да, очень! — ответил юноша и сразу погрустнел.

Отец! Какой он чуткий, но дороги у них разные. «Это ты?» — спросил он тогда и в ответ на его слова: «Да, я!» — сказал: «Иди, мой мальчик, играй!»

Отец мог иметь серьезные неприятности из-за него…

«И сейчас папа поймет меня, поможет уехать в Петербург, освободиться от военщины, — размышлял он. — Тяжелее с мамой!»

Валериану вспомнилось, как сердилась мать, когда, начиная со старших классов, он стал говорить денщикам «вы». «Какой же ты будешь офицер?» — негодовала она. И вот офицером он никогда не будет…

«Милая мама! Такая внимательная к людям, ее любят все, особенно ученики. Она за зиму выучила читать Касыма, а вот денщику сказать „вы“, по ее мнению, нельзя. Так воспитали в гимназии!»

Бессонные ночи, проведенные в Петропавловске, начали давать знать о себе. Валериан вновь прилег, подсунув под голову чемодан и согнув ноги. Взглянув на степь, начинающую покрываться зеленой травой, он вспомнил почему-то о карцере, где сидел за то, что послал протест против январских расстрелов за одной своей подписью, высокомерное, злое лицо кадета Ребрецова, и глаза его сомкнулись.

— Скоро буду в родном городе, маленьком зеленом Кокчетаве, — прошептал он, засыпая.

— Ну что это за озорники! Вот подождите, придет отец, он вас живо ремешком отстегает! — грозила сынишкам Катя Потапова, сидя с шитьем перед окнами своего домика.

Десятилетний Саша и восьмилетний Миша, не обращая внимания на слова матери, продолжали бороться. Саша несомненно был сильнее, но не мог справиться с младшим братишкой, более подвижным и ловким, чем он. Они оба запылились с ног до головы, поочередно падая на дорогу; а иногда и оба сразу; наконец, устав от возни, измазанные, раскрасневшиеся, подошли к ней.

— И вовсе папа не станет стегать ремешком! — задорно произнес старший. — Он говорит, что рабочие должны уметь бороться…

Катя засмеялась.

— Смотри-ка, какие борцы! Откуда только слов-то набрали…

— Да папа же с дядей Алешей так говорили, — перебил ее Саша.

Мать озабоченно покачала головой. «И когда успел подслушать? Вдруг еще кому вот так скажет…»

— Глупенький! Они же взрослые и борются не на пыльной дороге, — ответила она и, забеспокоившись, добавила: — А болтать так не следует.

— Я тебе сказал. Чужим и Мишка не скажет. Мы не маленькие, — успокоил ее Саша.

Миша шмыгнул носом, будто подтверждая слова брата, но увидел идущего отца и кинулся к нему навстречу. Григорий подхватил сына и, смеясь, побежал с ним к жене.

— Что ж ты борца-то на плечо сажаешь? Он ведь у нас уже большой, учится бороться и побеждать, — окинув ласковым взглядом мужа с сынишкой, пошутила Катя и рассказала мужу о словах Саши.

— Правильно, богатыри! — подтянув к себе старшего сына, сказал Григорий, продолжая смеяться. — Кто ж у вас победитель? Сашка, наверно? Он ведь старший.

— И вовсе не он! — обиженно протянул Миша, сидя у отца на коленях.

— Ого! Младший, значит, не хочет старшему уступать? — улыбнулся Григорий. — А ну-ка, со мной оба поборитесь! Справитесь?

Ребятишки с восторженным визгом повисли на отце, уцепившись с двух сторон.

Катя поднялась с завалинки.

— Пойду ужин собирать. Идите, борцы, мойтесь. И не поймешь, на ком больше грязи.

— Вымоемся, мать, не брани! — подхватив сыновей под мышки, Григорий пошел вслед за женой.

Скоро вся семья сидела за ужином. Ребята чинно хлебали окрошку с молодой картошкой, свежими огурцами и зеленым луком.

Когда встали из-за стола, Григорий попросил жену:

— Сходи, Катя, за Надей, я ей гостинец принес. А мы немного почитаем, да и на боковую.

Катя быстро взглянула на мужа и, ни о чем не спрашивая, повязалась платком и ушла. Ребята принесли книжки.

— Подождите. Непорядок! Надо со стола убрать, — остановил их отец.

Саша принес воды в ковше и начал мыть ложки, Миша сбегал за полотенцем. Григорий шутил с ребятами, поддразнивал их, и они не переставая звонко смеялись. Отец редко так рано приходил, чаще всего они уже спали к его приходу.

Мальчики любили мать, но тянулись больше к отцу и чувствовали себя безгранично счастливыми, когда он разговаривал и играл с ними.

— Ну, Миша, давай свой урок, — предложил отец, когда было убрано со стола и младший сын, сияя глазами, начал читать сказку об упрямом козлике.

После него старший прочитал рассказ «Ванька Жуков».

— А теперь спать! В следующий раз побеседуем о прочитанном, — сказал отец, и ребята без спора отправились на свою постель в сенях.