Иосиф Герасимов - Скачка

Светлана взяла Антона за руку и смело отворила дверь, шагнула вперед, чуть ли не задыхаясь от собственной гордости. Они стояли на домотканом половике, а мать Антона и Найдин сидели за круглым столом под желтым абажуром с кистями. Стол был застелен бархатистой ковровой скатертью — ни у кого такой во всем Третьякове не было,— ее Вахрушев-старший привез из плавания. Найдин и Надежда Ивановна пили чай. Петр Петрович раздувал запавшие щеки и, сложив губы трубочкой, дул на блюдце; он и бровью не пошевелил, когда Светлана и Антон вошли в комнату, отпил из блюдца, сказал:

— А меды нынче душистые будут. Такого разнотравья давно уж не наблюдалось.

Он все же был здешний, третьяковский, и многое чего знал такого, о чем сверстники Светланы понятия не имели.

У Надежды Ивановны на какое-то время возник испуг в глазах, она метнула быстрый взгляд на Антона и Светлану и, вздохнув, сказала:

— Садитесь чай пить... Вам ить к двенадцати в школу. Экзамен, стало быть.

— А экзамен,— сказал Найдин,— они, почитай, сдали.

В зеленых глазах его мелькнул желчный отблеск.

— Давай, Антон, будем пить чай,— просто сказала Светлана.

Она села к столу, с привычной проворностью налила ему, себе, потянулась к ватрушкам, с удовольствием откусила и, перехватив сверлящий взгляд отца, сказала:

— Ты чем-то недоволен, папа?

Но Найдин не ответил, и тогда заторопилась Надежда Ивановна.

— Да вот, Петр Петрович, стало быть...— А дальше так и не нашлась, что сказать.

Найдин усмехнулся, достал носовой платок, обтер свою отполированную до черноты голову, на которой выступили редкие капли пота, сказал:

— Можете расписаться хоть сегодня. Я с загсом улажу.

— Мы тебя об этом, отец, не просили. Да и мне — семнадцать. Кто будет нарушать закон?

— Антону восемнадцать,— ответила мать слишком уж торопливо.

Найдин спрятал платок в карман и резко отодвинул от себя чашку.

— Ну, дак и хрен с вами,— неожиданно сказал он.— Как хотите, так и живите. Учишь вас, учишь, а вы...

Светлана рассмеялась, хотя ей вовсе не было смешно, но она так смеялась, что даже, хоть и не к месту было, а мать Антона невольно улыбнулась.

— Что ты, Светочка? — проговорила она.

— Нет, вы поглядите на него, на комдива этого, поглядите! И пусть он вам скажет: сколько маме моей было лет, когда он ее к себе увел. Она ведь так и умерла нерасписанной с ним.

Петра Петровича Найдина вроде бы ничем нельзя было пронять, а тут как открыл рот, так и закрыть не смог, и снова вся его голова заблестела потными каплями. Надежда Ивановна испугалась и замахала обеими руками:

— Да бог с тобой, Светочка... Да что же это ты...

Найдин посидел молча, так же молча встал, пошел к двери, было слышно — отъехала от ворот двуколка.

Светлана, прижав руки к лицу, упала на стол и разрыдалась громко и безутешно, ей и в самом деле сделалось страшно, по-настоящему страшно, она любила отца, и то был первый бунт ее против него.

Светлана без особых трудов добралась от аэропорта к автобусной станции, или, как ее тут величественно называли, «Автовокзалу».

На скамьях подле просторного, со стеклянной стеной здания сидело много всякого народа. Пассажиры чутко прислушивались к разносившемуся из нескольких динамиков голосу дикторши, которая то и дело объявляла о посадке на такой-то платформе в автобус. Светлана прошла в кассовый зал, направилась к окошечку с надписью «Третьяков». Из расписания вычитала, что попала в перерыв: автобуса не будет часа два. Она вздохнула — придется ждать.

— Если в Третьяков, можем доставить,— услышала она рядом вкрадчивый голос.

Опираясь на барьер, помахивая круглым брелоком с ключами, стоял невысокий человек, скуластый, с белыми лохматыми бровями, из-под которых поглядывали маленькие веселые глаза; сам он был весь какой-то остренький: тонкий нос, небольшой, выдвинутый клинышком, подбородочек и тонкие усики над тонкой губой. Человек показался ей удивительно знакомым, но она не могла сразу вспомнить, кто он. Пока соображала, что ответить, он сам узнал ее и пискляво крикнул:

— Светка! Ты, что ли?!

Из-за этого неожиданного писка она и узнала его: Сережка Кляпин, ее соученик по школе, она никогда его не вспоминала, да вроде и не за что было вспоминать, в классе училось около тридцати человек, разве всех удержишь в памяти, но Кляпина вспомнила и удивилась.

— Я, Сереженька,— сказала она.— Ты что тут, левачишь?

— Ага! Леваков ищу, время подходящее,— кивнул он на окошечко.— А ты, смотри, фартовая какая стала! Я бы не узнал. Да карточку твою недавно видел... К Петру Петровичу забегал, а у него ты на стенке висишь... Ну, если к нам, так поехали, что ли?

Он подхватил ее чемодан, двинулся вперед, поскрипывая курткой из черной кожи. Он улыбался во весь рот, легко обходил баб с мешками, толпящихся посреди зала, степенных мужиков с портфелями и чемоданами. Когда выбрались наружу, он взял Светлану под руку, повел за угол, где начиналась зеленая улица. Тут стояло много легковых машин.

— Вон моя,— кивнул Кляпин на новую черную «Волгу»,— государственного значения.

— Ну, вот, а ты левачишь,— рассмеялась Светлана.

— Да ведь грех пустым домой двигать. Босс в Москву подался. Я его в аэропорт доставил. Свободен, понимаешь. Чего, думаю, зря бензин жечь, а детишкам на молочишко...

— Что, у тебя детей много? — спросила Светлана, усаживаясь на переднее сиденье.

— Да, двое пацанов произрастают. Ты, того... пристегни ремень. По дороге наболтаемся.

«Волга» была чистенькая, с красными, приятными на ощупь сиденьями. Светлана с удовольствием откинула голову на подголовник, подумала: «Кого же он возит?» — но тут же и забыла об этом. Ей повезло, что встретила Кляпина, быстрее, без хлопот доберется до отцовского дома, и, пока Сергей сосредоточенно вел машину в густом потоке, она вглядывалась в новые дома, которых раньше здесь не было, и ей казалось — едут широкой трассой где-то на окраине Москвы. Они проскочили через мутную реку, и открылась в слепящей зелени степь. Светлана сощурилась от яркости полей, голубизны неба, золотистого марева над дорогой, и что-то неожиданное, даже еще не осознанное холодеющей тоской наполнило ее, будто из какой-то дальней дали раздался некогда знакомый и дорогой зов, и от этого внезапного приступа она почувствовала: может расплакаться, хотя вроде бы забыла, как это делается.

А Кляпин достал сигареты, закурил и, не поворачиваясь к ней, спросил:

— Ты из-за Тошки прибыла-то? Так, полагаю?

— Правильно полагаешь,— кивнула она.

— А раньше-то что? На суд?

— Раньше не знала. От отца только вчера телеграмму получила.

— Ишь ты,— хмыкнул Кляпин.— А вы чего?.. Разбежались навроде?

Она задумалась: посвящать этого Кляпина во все, что произошло у нее с Вахрушевым, вовсе не хотелось, и она ответила с усмешкой: