Вера Кетлинская - Иначе жить не стоит

Лахтин вдруг засмеялся и протянул Саше карточку. Саша прочел: «Вера в авторитеты делает то, что ошибки авторитетов берутся за образцы» (Лев Толстой).

— Тоже полезная мысль. Пусть она вас подкрепит, когда я начну навязывать вам свое понимание… или — как это студенты говорят? — капать на мозги. А вот другой великий старик — Гете. Читали вы его мысли в пересказе Эккермана? Достаньте и прочитайте, недавно вышел русский перевод. Тут об искусстве, но мысль и повернуть можно, была бы умная. Слушайте. «Произведение, которое первоначально не писалось для подмостков, не годится для них, и, как бы мы его ни приспособляли к сцене, оно всегда сохранит что-то неподходящее, чуждое ей». А ну-ка, поверните это соображение на технику, хотя бы на свою подземную газификацию! Повернули? Некоторые умники схватились за газогенератор и ну его пихать под землю! — Он снова заливисто засмеялся. — Граб-то, Граб! Светило! А за ним профессор Вадецкий этаким попрыгунчиком!

Он вытер слезы, набежавшие на глаза.

— Не думайте, что я не понимаю ценности вашего замысла. Вы пошли оригинальным путем и не пытались приспособлять созданное для одних условий к другим, подземным. Ваш замысел очень близок к наметкам, оставленным Дмитрием Ивановичем Менделеевым. Химия! — другого решения тут быть не может. Ценю вашу идею, особливо рядом со спекулятивными поверхностными идейками некоторых авторитетов — им бы только скорей, скорей да к славе поближе.

— Значит, вы мое решение одобряете?

— Нет, не значит! — сердито воскликнул Лахтин. — Совсем не значит! У вас, Александр Васильевич, есть данные для работы в науке. Не люблю пышных слов вроде «талант» или «призвание», но у вас что-то такое чувствуется. Не хочу преувеличивать и своего значения в науке… но думаю, что мог бы способствовать вашему развитию. К нам в институт стремятся и не попадают многие молодые люди, мечтающие о науке. Вы попали. И вот очертя голову все бросаете, рискуя своим будущим!

— Федор Гордеевич, а вы? Вы никогда не бросали… не рисковали своим научным будущим?

Их взгляды скрестились — зоркие, вызывающие. «Ишь ты, куда замахнулся! — говорил взгляд Лахтина. — С чем сравниваешь! Да и что ты знаешь обо мне, мальчишка?» А Саша с быстрой усмешкой отвечал: «Да, замахиваюсь, сравниваю и все знаю, — знаю, как вы бросились очертя голову в революционную борьбу, сидели в тюрьме, бежали за границу, возили подпольную литературу… Вы верили и ради этого рисковали своим будущим, а ведь талант-то у вас покрупнее!»

— Я не рисковал будущим, — помолчав, сказал Лахтин. — Я хотел завоевать его для себя и для всех… для вас, в частности, для младого племени. А вы народом нашим выдвинуты в советскую науку и бросаете ее… ради дела увлекательного, но проблематичного. Что это? Легкомыслие молодости? Жажда быстрого результата, громкого успеха?

— Честность, — сказал Саша.

— Объяснитесь.

— Без меня товарищам будет трудней. Их могут смять — обстановка такая, что надо драться. И при этом неустанно разрабатывать теоретические основы газификации. Через несколько месяцев теоретические вопросы станут главными и начнут тормозить дело, если мы запустим научные исследования.

Академик молчал, нахмурив брови. Потом спросил, подыскивая слова поделикатней:

— А вы учитываете такой момент… такую возможность, что ваши усилия… не оправдаются и вы не добьетесь… существенного результата?

Саша подумал, прежде чем ответить.

— Нет! Не хочу учитывать. Вы рисковали ради одной важной цели, мы — ради другой. Техника коммунизма — вот что такое подземная газификация. Ликвидация самого тяжелого и опасного труда. Вывести миллионы людей на солнце — вот что это такое. Вы говорите, проблематично? Нет, главное — решено. Но если окажется, что это все же не решение, значит, надо поработать еще и еще, но решить.

— Конечно, задача интересная, — протянул Лахтин задумчиво.

— Не только интересная, но и необходимая, — неуступчиво сказал Саша и замолк, потому что даже этому чудесному человеку не мог сказать всего того, что стучалось в сердце, когда он думал о подземной газификации. Ужас долгих ночей возле умирающего дяди, надрывный кашель и тяжкий хрип его забитых угольной пылью легких… Шахтерские рассказы о взрывах и обвалах, смертях и отравлениях, запомнившиеся с детства… А потом, уже в институте, — горькие раздумья над неразрешимыми проблемами спасения людей от опасностей подземного труда, от неожиданных выбросов газа, все сметающих на своем пути… И наконец, навсегда врезавшийся в память день, когда он со спасательной группой спустился в шахту и судорожно откидывал, откидывал обвалившуюся породу… и страшный миг, когда извлекли первое размозженное тело — и он узнал Вову…

— Видите ли, мой друг, — с особой мягкостью заговорил Лахтин, — все мы склонны преувеличивать, когда увлечемся. И это хорошо, если разум способен проконтролировать увлечение. Способны ли вы на такой самоконтроль — в минуты, когда ради увлечения ломаете жизнь?

— По-моему, да, — сказал Саша.

— Попробуем заглянуть в будущее. — Лахтин прищурился, будто и впрямь куда-то заглядывал. — В наш быстротекущий век соотношения бесспорных величин меняются чрезвычайно быстро, потому что наука-то зашагала стремительно! Химия и физика вышли на передовую линию прогресса и поведут его по-своему. Наших предков устраивали дрова, но развитие металлургии и железных дорог потребовало угля, девятнадцатый век и начало двадцатого ознаменовались интенсивным развитием угледобычи. Сейчас уголь в нашем топливном балансе — подавляющая величина, но за ним поспешает нефть, и усиленная разведка нефти вызовет к жизни новые и новые промысла. Заметьте, транспорт перешел на новые двигатели и новые скорости. Аэропланы, автомобили, тепловозы — они требуют новых топлив. Нефть, бензин! Вероятно, мы подойдем к использованию попутных газов, которые с выгодой используют американцы, вместо того чтобы сжигать в факелах, то есть пускать на ветер золото! Вероятно, мы научимся применять и солнечную энергию, и энергию, заключенную в атоме…

Он смолк и снова занялся карточками, не то забыв продолжить свою мысль, не то разыскивая что-то. Очки странно меняли его массивное лицо, сквозь стекла глаза казались больше и голубее, а морщины на веках резче. Саша смотрел на его умное старческое лицо и вдруг до слез пожалел, что расстается с этим человеком, что видит его, быть может, в последний раз.

— Ага, вот оно! «Недалеко то время, когда человек получит в свои руки атомную энергию, такой источник силы, который даст ему возможность строить жизнь, как он захочет. Это может случиться в ближайшие годы, может случиться через столетие. Но ясно, что это должно быть». Такую мысль Владимир Иванович Вернадский высказал в тысяча девятьсот двадцать втором году. Думается, теперь мы несколько ближе к решению задачи.