Антонина Коптяева - Собрание сочинений. Т.1. Фарт. Товарищ Анна

— Быть по сему, — сказал Ветлугин и встал, покусывая яркие губы. — Значит, можно поздравить вас с утверждением проекта. Хотя не скажу, чтобы это было веселое событие в моей жизни.

Анна промолчала. Она понимала, что любое проявление радости с ее стороны будет сейчас оскорбительно для Ветлугина, но кривить душой не умела, и радость невольно пробивалась в ее лице, в движениях, в голосе. С этим выражением сдержанного ликования она обернулась к Уварову.

— Значит, завтра приступаем к подготовительным работам на руднике.

— Выходит так, товарищ директор! Только еще раз прошу: не увлекайтесь, не забывайте ни на минуту о том, что вы посылаете людей на глубину почти двухсот метров.

— Да, конечно, мы не будем действовать опрометчиво! — Но черные быстрые глаза Анны заблестели еще ярче на разрумянившемся от волнения лице. И такое искреннее, порывистое воодушевление было в ней, что оно сообщилось не только Уварову, но и Ветлугину, в котором зависть и досада боролись с чувством дружеской симпатии к Анне. То обстоятельство, что она не только опротестовала его проект, но представила свой, который был принят и утвержден, равно увеличивало в душе Ветлугина эти чувства.

— Мы будем очень осторожны, — подтвердила Анна обещание, данное Уварову, и лицо ее стало строже. — У меня сейчас состояние летчика, получившего разрешение на дальний полет. И радостно и страшновато: ведь все впереди, — сказала она, когда Ветлугин вышел из кабинета. — И даже странно: боюсь торжествовать.

— И все-таки торжествуешь, — смеясь, сказал Уваров.

— Разве заметно? Я не хочу, чтобы Ветлугин принял это на свой счет, хотя прежде всего радуюсь провалу его проекта. Нельзя терять такого хорошего работника. Он все-таки очень любит дело и знает его. Это Валентина Ивановна нагнала на него хандру и бестолковщину.

— А как Андрей? — после неловкого молчания спросил Уваров.

— Андрей? — тревожно переспросила Анна, невольно увязывая его вопрос с упоминанием о Валентине и Ветлугине.

— Как обстоит дело с рудной разведкой?

— Ах, с разведкой? — Анна облегченно вздохнула, но тут нее нахмурилась, вспомнив разговор с мужем. — Ты знаешь, я отдала на производство дополнительных работ наши сбережения. Это даст Андрею возможность продержаться до осени без вмешательства треста, которое закончилось бы прекращением поисков на Долгой горе. Да, все сбережения, мои и его. Мы хотели купить дачу… где-нибудь под Москвой. Но ведь она еще нескоро нам понадобится, дача-то. Мы оба молоды и не собираемся уходить на пенсию, чтобы жить в покое. Я даже не представляю себе и не хочу такого покоя! Значит, можно пока обойтись без этих денег. Правда, Андрей принял их как-то нехорошо. Он очень тяжело переживает свою неудачу в работе, хотя упорно твердит, что он прав. Пусть попытается еще раз доказать свою правоту.

— Первые роды, и женщина не молоденькая, а в больницу вовремя не явилась. Ох уж эти мне кержаки упрямые! — Главный врач больницы, фыркая, как морж, усатый, седой, неуклюжий, вылез из-за стола и, не глядя на Валентину Саенко, подошел к старателю, который стоял посреди приемной, теребя в руках мятую кепку.

По этому сдержанному волнению сразу можно было признать в нем будущего отца.

— Почему ты раньше ее сюда не привез? — свирепо спросил его главный врач. — Все на своих матушек ссылаетесь, которые в банях да на полосе рожали?..

— Я готова, Климентий Яковлевич, — сказала Валентина, быстро, но без суетливости укладывавшая в дорожную сумку аптечку, бинты, вату, набор самых необходимых хирургических инструментов.

— А готова, так нечего мешкать! — обрушился Климентий Яковлевич уже на нее. — Поезжайте, нечего фасоны разводить, все равно там любоваться на вас некому будет. Нет, какова! Вместо того чтобы вовремя приехать в больницу — ведь это сказка, а не больница! — она заставляет врача тащиться верхом на лошади за тридевять земель! Какие там могут быть условия для роженицы?..

— Сердитый какой! — неловко усмехаясь, сказал старатель, поспевая за Валентиной, сбегавшей с больничной террасы.

Теперь таежник, настрадавшийся сам, так и вцепился в нее, точно боялся, что доктор вдруг ускользнет, оставив его в дикой растерянности и страхе.

— Наш главврач не сердитый! Он очень добрый, но стесняется быть добрым, вот и ворчит, — говорила на ходу Валентина.

Она надела дома темные брюки, сапожки прямо на тонкие чулки, накинула длинный жакет и с сумкой через плечо вышла из дому.

Старатель уже ехал со стороны конного двора на своей косматенькой лошаденке, ведя в поводу лошадь, знакомую Валентине по поездке на Звездный.

«Просто молодцы!» — подумала Валентина о старике Ковбе и Климентии Яковлевиче, которые успели позаботиться о том, чтобы дать ей смирную, знакомую лошадь.

Отклонив помощь своего проводника, она сама подвела лошадь к крыльцу и, сначала навалясь всем телом, быстро взобралась на нее.

— Сколько тут ехать? — спросила она его, с независимым видом разбирая поводья.

— Верст сорок с гаком будет, — сказал он и так тревожно, по-птичьи щурясь, глянул на солнце, что Валентина тоже заволновалась: роженица мучилась вторые сутки.

Лето еще стояло в полной красе и силе. Давно отцвели в распадках кремовые букеты вечнозеленых альпийских роз; отцвели на каменистых взгорьях нежные сиреневые флоксы и красно-розовые, редкостного аромата цветы, особенно яркие над влажными мхами ельников. Луга, заросшие высокими, по пояс травами, пестрели кашками, синими колокольчиками и белыми зонтиками дудника.

Но в зелени кустов и деревьев уже мелькали желтые листья, и в этом чувствовался перелом лета. Валентина любила все времена года, однако вот такое напоминание о недалекой осени в пору летнего цветения ощущала почти болезненно.

На луговой низине работали приисковые косари. Ряды вянущей на солнце травы перестилали дорожку, У шалашей дымились высокие костры. Потом снова пошел дремучий лес на горах и зеленый сумрак подлеска.

Все-таки хорошо в тайге, если бы не одолевали комары, и можно было бы снять шляпу и сетку.

Валентина и не подозревала, как быстро исполнится ее последнее желание. На крутом повороте узкой тропинки смирная ее лошадь точно взбесилась. Одновременно раздался странный звук, отрывистый, басовитый, а лошадь проводника взвилась на дыбы и поскакала с ним неведомо куда. Ветка снесла шляпу с Валентины, лишь случайно не выхлестнув ей глаза, кустарник и тонкие деревца начали бить ее по ногам: молодая женщина во весь опор скакала за проводником. Она только пригнулась в седле, не в силах сдержать свою лошадь, а когда та рванулась опять в сторону, потеряла стремя, сползая набок, почти бессознательно выпустила поводья и заслонила лицо руками.