Антонина Коптяева - Собрание сочинений. Т.1. Фарт. Товарищ Анна

— Да это Ветлугин! — сказала она не то с облегчением, не то разочарованно.

— Я позвонил и поехал встречать вас, — заговорил весело Ветлугин, соскочив с лошади. — Я уже соскучился, — сообщил он, не стесняясь Анны, поздоровался и пошел рядом, придерживаясь за край тележки.

— Видите, какой я… — говорил он нежно и насмешливо. — Даже ночью в тайге разыскиваю вас, чтобы надоедать своим присутствием. — Виктор помолчал, но Валентина тоже промолчала, и он со вздохом добавил: — Вы сами тоже любите поговорить. Я почувствовал, как вы обрадовались появлению попутчика, хотя по человеческой слабости попытался истолковать это иначе.

— А вы знаете, ведь я уезжаю в тайгу, и надолго, — сообщила она так, точно огорчена была предстоящей разлукой с ним.

— Да, я знаю, — ответил он сразу упавшим голосом.

Через день Валентина и Ковба опять тряслись по неготовому шоссе, но тут шоссе было совсем иным, чем в речной низине: солнце палило на каменистых плоскогорьях, и въедливая пыль вихрилась над кучами сухого щебня.

«На каждом шагу свой климат», — думала женщина с ощущением тяжелой боли в висках от жестокой тряски и пыльной жары, от снова пробудившегося чувства неуверенности и страха.

Условия, в которых предстояло работать, смущали ее. Должна быть чистота. Как-то объясняться надо с эвенками. Могут быть осложнения после прививки. Ведь жизнь там, в тайге, совсем первобытная.

Даже Ковба, не слыша возни и мурлыканья Валентины, обеспокоился, взглянул на нее. Она сидела со своим чемоданом, ухватясь за край повозки, щурилась на облака пыли, ползущие по дороге.

— Чего примолкла? — спросил он доброжелательно.

Валентина подняла голову. Лицо ее, потное, пыльное и все равно красивое, было скорбно.

— Думаю о себе… как жить лучше.

— Да… жизнь! Она, брат, жизнь, — неопределенно согласился Ковба. Пошевелив ресницами и бровями, он поискал, что сказать, не нашел и сердито подхлестнул сытого мерина. — Вот скоро того… на настоящей тележке будем ездить, — утешающе добавил он.

Его слова рассмешили Валентину. Она снова с любопытством посмотрела на кудлатую щеку Ковбы, на кольчики волос, вылезавшие из-под его шапки.

«Нашел чем обрадовать!» — подумала она и сказала:

— Скоро на машине будем ездить. Придут с последним пароходом грузовики и одна легковая — для Анны Сергеевны.

Ковба пересел поудобнее, укутал сеном край ящика с медикаментами.

— Ничего хорошего не придумали! — наконец промолвил он сердито. — Когда лошадь есть при жилье, оно жилым пахнет. А от машины гарь одна. Вот тракторы я уважаю, потому — облегчение для лошади. Очень даже большое. Но чтобы, значит, ее сменять на машину — это уж зря. Тогда и человека вовсе не видать, а лошадь его украшает, человека-то.

«Трактор он уважает! — усмехнулась про себя Валентина. — Вот сразу в нем заметно было что-то немудреное, но крепкое. Лошадник какой! Это его и вправду украшает».

Все еще ласково усмехаясь, она сняла шляпу, спрятала ее, повязав ситцевым платком голову и лицо до самых глаз. Так показалось на первых порах прохладнее. Затем Валентина подумала, что даже интересно — пожить под открытым небом, как живут настоящие таежники, как Андрей, и ей захотелось скорее увидеть Кирика.

А Кирику уже надоело ожидать. Он был доволен предстоящей поездкой и очень гордился тем, что именно ему поручили сопровождать доктора. Для этого его сняли с покоса. Но ему все равно оплатят за каждый трудовой день. Так объяснил председатель артели старик Патрикеев, на диво эвенкам научившийся разговаривать по шнурку с людьми, которые находились на десятки верст в стороне от поселка. Теперь уже неудобно было бы ругаться с таким человеком. Теперь Кирик выслушал его с уважением, с неменьшим уважением посматривая на разговорную коробку, стоявшую на столе в избе председателя. Было очень приятно и немножко боязно, что о нем разговаривали так необычайно.

Когда он поедет по кочевьям, то всем будет рассказывать об этом.

Кирик сидел у своей избы и от нечего делать готовил палочки для растопки. Они так и оперялись светлыми застругами под его легким ножом. Кирик был упрям и на редкость трудолюбив. Это хорошо знал Патрикеев, который сказал ему:

— Ты очень дельный человек, но ты и вредный, ты упрям, словно олень на льду. Свою вредность ты забудь у себя дома. Не серди доктора и береги его, точно свой глаз.

Предупреждение председателя показалось эвенку обидным, но он стерпел и только сказал:

— Я буду беречь его, как порох.

И вот Кирик уже раз десять ходил посмотреть на пасущихся в загоне оленей, починил упряжь, сумы; со всеми поговорил, а теперь, не зная, куда себя девать, готовил жене Катерине растопку. Конечно, Катерина могла сама ее сделать, но такие уж беспокойные руки были у Кирика. Жена его работала вроде старика Ковбы, только вместо коней у нее были коровы: черно-белые, длиннохвостые, с гладкими кривыми рогами.

— Ко-ро-ва, — протяжно выговорил Кирик. — Корова с молоком! — Об этом тоже стоит рассказать в тайге.

Он отложил растопку, поднялся и снова отправился посмотреть, не едет ли доктор.

Отойдя немного от своей избы, охотник услыхал погромыхивание, будто камни вдали подпрыгивали и снова падали на дорогу, постоял, послушал, склонив голову, и неторопливо пошел навстречу.

Смуглые ребятишки в меховой одежде, а то и вовсе голые или в русских длинных платьях, гомозились, словно птицы в кустах, между редко поставленными избами. Кирик, посматривая на них, вспомнил, что рассказывала ему Катерина о бане, выстроенной без него в поселке, о избе, в которую собирали на весь день самых маленьких детей. Эвенк видел уже баню и детский сад на прииске у русских, но здесь такое казалось странным, и очень хотелось поговорить об этом со знающим посторонним человеком.

Увидев лошадь с повозкой, Кирик сразу пожалел об оставленном дома ременном алыке: можно бы прикинуться ищущим оленя, не то доктор подумает, что он суетлив, как женщина.

Бородатое лицо Ковбы выглянуло из-за круглого бока лошади, и обрадованный эвенк решительно зашагал вперед.

— Ишь ты! Тпру! — произнес Ковба и, остановив лошадь, обернулся к Валентине: — Кирик это.

А тот хотя еще и не дошел до повозки, уже протягивал руку здороваться, причем лицо его было непроницаемо спокойно.

— Доктор где? — спросил он, неумело подержав в узкой ладони тяжелую лапу Ковбы и бегло взглянув на Валентину.

— Вот он самый и есть.

Кирик удивился, но вспомнил Анну и тотчас успокоился.

— Садись, — предложил ему конюх и пересел вперед, освобождая край повозки.

— Баню построили, — сразу приступил к новостям Кирик, побалтывая длинными ногами. — Камни горячие. В камнях пар. Вода горячая. Котел большой-большой! Целый олень сварить можно. Два оленя сварить можно.