Антонина Коптяева - Собрание сочинений. Т.2 Иван Иванович

Тревожило Ольгу и обещание переговорить с мужем, опрометчиво данное Паве Романовне: знала ведь, что Иван Иванович не согласится сделать аборт, сама никогда не подтолкнула бы его на это. Отчего же согласилась стать посредником?

Пава Романовна перед уходом взяла с нее честное слово, что она придет вечером к Пряхиным вместе с Иваном Ивановичем. Значит, переговорить нужно сразу, как только он вернется с работы. А почему нужно?

«Я ничего не скажу ему, и мы никуда не пойдем сегодня», — решила Ольга, увидев Ивана Ивановича, и пошла, почти побежала ему навстречу.

Он тоже быстро шагал по тропинке, окаймленной мелким кустарником, и Ольга еще издали разглядела, как играла на его губах неудержимая улыбка. С минуту они стояли молча, глядя друг на друга.

— Кто пойдет впереди? — спросила Ольга серьезно.

— Конечно, ты! Я хочу смотреть теперь только на тебя.

— Нет, ты веди меня. — Ольга посторонилась и продела руку под его локоть.

Идти было неудобно, но весело, и оба смеялись, и, заметив их, рассмеялась Елена Денисовна, вышедшая с пустым ведром на свое крыльцо.

— Водоносы мои сбежали! Придется самой…

— Давайте я принесу, — вызвалась Ольга и шутя отняла у нее пустое ведро. — Готовлю я неважно: всегда приходилось жить так, что кто-то брал на себя заботу о кухне. Но вы можете использовать меня на любой подсобной работе.

Дом стоял у края верхней террасы. По ступеням, выбитым в каменистой земле, Ольга и Иван Иванович спустились к бывшему руслу. Оно было сплошь изрыто старателями, а вода отведена канавами на горное производство. Над грудами речного песка и гальки перекинут мосток для пешеходов. На другом берегу плотный плетень крохотного огорода. Золотая пыльца осыпалась с ветвей ив. В деревянном срубе, опущенном в яму, светлела хрустально чистая вода источника, в которой отражался голубой кусок неба, сквозивший между ветвями тополей. Здесь пахло влажной землей и тополевыми листьями, еще полуразвернутыми, клейкими.

Ольга почерпнула воды, выпрямилась гибко, молодо.

— Теперь я, — сказал Иван Иванович, берясь за дужку ведра.

— Нет я! — заспорила Ольга. — Ты уже потрудился достаточно! Надо же так: жена приехала после долгой разлуки, а он за целый день ни разу не забежал домой…

— Была очень сложная операция, — ответил он, радуясь упреку.

— А потом?

— Потом переливание крови и еще одна операция. Район у нас огромный, работы страшно много. Приезжают ведь и издалека… Даже из соседних областей. Но здесь я работаю главным образом как общий хирург: нейрохирургия отошла на задний план. А ты чем занималась?

— Я устраивалась и наводила порядок в квартире. У тебя там обжит по-настоящему только письменный стол.

Толкая друг друга большим ведром и расплескивая воду, они прошли по гладко утоптанной прибрежной дорожке и через мостик.

У крыльца столпилась вся семья Хижняков.

— Ну как, Иван Иванович?.. Успеем сегодня в городки сразиться? — спросил Хижняк. — Народ уже идет на площадку.

— Не мешало бы, но я с утра не видел свою женушку! Теперь часы отдыха надо планировать по-иному.

— Зачем же! — горячо отвергла его намерение Ольга. — Я очень люблю смотреть, когда играют! И сама стану играть, не в городки, конечно, а в теннис, волейбол. Но… — В глазах ее дрогнуло беспокойство. — Я обещала жене Пряхина, что мы будем у них сегодня…

Иван Иванович поморщился.

— Прасковья поплясать любит, — заметила с усмешкой Елена Денисовна. — Пава-то Романовна, — пояснила она, поймав недоуменный взгляд Ольги. — У них все вечеринки-складчины. Она сама ничего не вкладывает, кроме хлопот. А на хлопоты горазда. Вообще активистка: ни одного спектакля в клубе не состоится без ее участия. Бедовая!..

— Мне вообще не хочется идти, — заговорила Ольга, принимая за скрытый намек последнее выражение Елены Денисовны. — Но ведь надо же.

— Конечно, надо, — уже серьезно сказала Елена Денисовна. — Вместе ведь придется жить и работать.

— Ты понимаешь, как у нее трудно получается?

Иван Иванович сидел у стола, положив перед собою сильные руки, и молча смотрел в окно. Брови его были насуплены.

— Я понимаю только одно: это мерзость, — сказал он наконец. — В мерзостях же я никогда не участвовал. Ты можешь не мучиться тем, что выдала мне чужой секрет. Этот секрет давно известен: тут все живут на виду, точно под стеклянным колпаком. И трудных переживаний у Павы Романовны нет. У людей ее склада все легко.

— Нет, она очень переживает и раскаивается, — промолвила Ольга, вспоминая простодушную искренность Павы. — Она говорила, что готова умереть.

— Вряд ли!..

— Она плакала! — пыталась оправдаться Ольга за взятую на себя миссию посредницы.

— Слезы у таких женщин — рефлекс условный, выработанный годами притворства. Я очень прошу: не вмешивайся ты в это грязное дело. Есть у них протеже — мой коллега Гусев, пусть к нему и обращаются.

Дом, в котором жил главный бухгалтер приискового управления Пряхин, был построен в виде коттеджа и обнесен невысокой сквозной оградой. От ворот к террасе желтела широкая дорожка со следами автомобильных шин на песке. В круге, очерченном ею, зеленел дерн и чернели пустые еще клумбы. За тонкими ветвями молодых лиственниц виднелись в углу ограды новенькие сараи. Новизна всего сразу напомнила Ольге чистенького Пряхина.

На террасе Ольгу и Ивана Ивановича встретила Пава.

— Ах, как я рада! — заговорила она, бойко повертывая от одного к другому красивую головку, блестя каштановыми кудрями. — Пряхин тоже будет рад. Очень! Очень! — И она пошла вперед, яркая, словно только что вылупившаяся бабочка, в своем платье из пестрого шелка. Никаких следов слез, грусти, раскаяния не замечалось на ее сияющем лице.

— Вот познакомьтесь! Это жена нашего уважаемого Ивана Ивановича, — обратилась она к группе мужчин в столовой, среди которых Ольга узнала секретаря райкома Скоробогатова и Пряхина, подтянутого даже в домашней обстановке.

Все встали, подошли здороваться, и трое, в том числе сам хозяин, поцеловали Ольге руку.

— Игорь Коробицын, — представился один из этих трех, выпрямляясь перед ней.

Она вспомнила о том, что он хороший механик, и поглядела на него с любопытством. Может быть, он учился в одном институте с ней? По виду Игорь был типичный маменькин сынок: тонкий, впалогрудый, захоленный до хрупкости. Бледным лицом и темными, лихорадочно горевшими глазами он больше походил на поэта-неудачника, чем на хорошего механика.

— Пойдемте, я покажу вам свое потомство, — предложила Пава Романовна и, подхватив Ольгу под руку, потащила ее в другую комнату.

В нарядно убранной спальне, с розовыми абажурами и розовыми бантами на никелированных кроватях, с пышно взбитыми постелями под кружевными покрывалами, она с неожиданной силой повернула к себе Ольгу и, тормоша ее, вся побледнев от волнения, спросила: