Антонина Коптяева - Собрание сочинений. Т.2 Иван Иванович

— Нет, не понимаю, — ответила Ольга и потянулась за бельем и платьем.

— Я хочу сказать, что чрезмерное самолюбие — такой же бес, как, например, ревность. Зачем отравлять свою жизнь?..

— Мне кажется, это очень разные чувства, — сказала Ольга, не сумев скрыть иронии по поводу немудреной философии гостьи. «И чего умничать, раз бог ума не дал!» — подумала она, продолжая одеваться.

— Вы меня, дорогушечка, не осуждайте, если я что-нибудь неладно скажу, — с обезоруживающей улыбкой сказала Пава Романовна. — Может быть, я правда глупая, — тут Ольге стало даже не по себе от ее неожиданной проницательности, — да к тому же не очень образованная. Я иногда такое ляпаю, что мой бедный Пряхин готов сквозь землю провалиться. Но ведь каждому хочется показать себя с лучшей стороны.

— Вы всегда сразу… разоблачаетесь? — спросила Ольга, сбитая с толку искренним простодушием Павы Романовны.

— Это уж как придется! — отвечала та со вздохом, и обе от души рассмеялись.

— Я до замужества была очень хороша, — продолжала болтать Пава Романовна, бесцеремонно наблюдая, как Ольга натягивала чулки. — Но беременность ужасно уродует фигуру, а аборты запретили… Просто несправедливо, клянусь честью! — Она стукнула по столику маленьким кулаком и добавила горячо: — У нас столько говорят о красоте здорового тела, а какая может быть красота у много рожавшей женщины?! Конечно, дети — цель жизни, это и Пряхин мой всегда твердит. — На минуточку поток слов прекратился: Пава Романовна нюхала духи, не вынимая пробки из флакона. — Нет, надо серьезно заняться собой, не хочется сходить со сцены к тридцати годам. Я не хочу так рано стариться.

Ольга собиралась положить на место взбитую ею подушку, но в наступившей тишине раздались всхлипывания. Пава Романовна плакала… От неожиданности Ольга выпустила из рук подушку и присела на край постели, даже не сделав попытки утешить гостью.

Чем еще собиралась огорошить ее эта удивительная женщина?!

— Милочка! Мне необходимо сделать аборт! — порывисто сказала Пава Романовна и села на кровать рядом с Ольгой. — Попросите Ивана Ивановича… Он любит вас, он вас послушает. Ради бога! Вы знаете, я уже просила его, он отказал наотрез. Мужу я заявила, что лучше умру… Мой Пряхин прекрасный человек, но я не могу признаться ему, что беременна не от него…

Пава Романовна уловила вспышку испуганного удивления на лице Ольги, усмехнулась, встала и мягкой ручкой поправила, точно обмела, белоснежное пикейное одеяло.

«Какой цинизм! — подумала Ольга. — И в то же время сколько простодушной веселости, а откровенность просто редкостная».

— Я специально ездила в Укамчан, но знакомый хирург тяжело заболел, — с настойчивостью продолжала Пава Романовна, поведя по комнате сосредоточенным в себе взглядом. — Теперь вся надежда на Ивана Ивановича.

— Он не пойдет на то, что запрещено законом.

— Ах, боже мой! — Черные глаза Павы Романовны ярко заискрились. — И в наше время приходится иногда обходить законы! Войдите в мое положение… Ведь я на все пойду теперь, к любой знахарке кинусь! А у меня семья: мать больная, детей двое. Неужели нельзя оказать снисхождение человеку?! Ведь и Пряхин пригодится Ивану Ивановичу, клянусь честью! У него такие знакомства, такие связи!

Ольга смотрела на нее в серьезном раздумье: в самом деле, положение незавидное!

— Я поговорю, — сказала она нерешительно, — но заранее уверена, что из этого ничего не выйдет.

Долина спускается к речке Каменушке двумя широкими террасами. На нижней, вдоль берега, — рощи тополей и заросли живучего краснотала. Там приисковый парк. Кое-где в бледной по-весеннему зелени сереют избушки, окруженные низкими плетнями. На верхней террасе раскинулась вся масса домов поселка. Выше по склонам гор — огороды и еще не раскорчеванные порубки. Над кромкой отступивших лесов поднимаются в небо скалистые серые вершины, покрытые лишь мхом и лишайниками, владения геологов да медведей.

Ольга стояла у открытого окна и рассматривала новую местность, где ей предстояло теперь жить. Она глядела на гольцовые хребты и думала о том, что они медленно, но упорно разрушаются и со временем исчезнут, как те гиганты животные, которые жили когда-то на севере. Горы походили еще на погибающие деревья, сохнущие с макушек, — не очень-то веселый вид, если бы не этот городок-поселок!

Надо было поднять столько неудобной целины под огороды! Говорят, раньше на приисках огородничеством не занимались: тайгу считали нежилым местом. Правда, суровая она, но сколько здесь богатств! Где еще можно увидеть такие горы? А лиственницы с их серыми стволами, под голубовато-зеленой дымкой молодой хвои?! А кедровые стланики, чернеющие, как брошенные шубы, на серых каменных осыпях?

— Хорошо. Очень! — сказала Ольга вслух и снова с тряпкой в руке обошла комнаты, сметая невидимые пылинки со стульев и подоконников.

В квартире теперь все блестело. Даже простенькая мебель, передвинутая по соображениям новой хозяйки на другие места, глянула веселее. В столовой богатый ковер, белоснежная скатерть; на буфете немножко искусственных цветов в синей с золотом вазе: полевые еще не выросли, садовых здесь нет… Оконные шторы, сделанные покойной матерью, спадают почти до полу. Когда Ольга решила поехать куда-то на край света, отец передал ей часть привычных, дорогих ему вещей.

— Пусть они на холодном севере напоминают тебе о родном доме, о детстве, — сказал он.

Ольгу очень растрогала тогда его неожиданная забота, и теперь она с нежностью представила своего милого ученого-родителя, далекого от мелочей жизни. В самом деле, совсем по-другому стало выглядеть жилище таежника Аржанова!

Так же уютно бывало в комнатах, где хозяйничала покойная мать. Она была добрым гением семьи, и это являлось оправданием ее жизни. Ольга часто сожалела, что была еще маленькой, когда мать властвовала в доме.

Отец отличается редкостной рассеянностью.

За ним надо следить, как за маленьким. После смерти матери эту заботу взяла на себя тетка Ольги, потом поочередно старшие сестры.

Хорошо, если твои домашние хлопоты действительно необходимы! Пока у Ольги был ребенок, она каждую минуту ощущала себя занятой важнейшим делом, даже когда просто гуляла со своей девочкой. Другое дело теперь… Может быть, подсознательно. Желая отвлечься от пагубных мыслей, Ольга сразу ухватилась за вновь возникшую у нее идею устроить удобнее кабинет мужа.

Она выглянула в коридор — позвать уборщицу, чтобы та помогла перенести вещи, но вдруг передумала, прошла мимо женщины, домывавшей пол, и остановилась на крылечке.

«Зря я бросила машиностроительный институт, когда родилась дочка, тем более что училась отлично, — сказала она себе с горечью. — Струсила малодушно перед трудностью учиться и одновременно воспитывать ребенка. А Ваня слишком легко отнесся к моему уходу из института. Ведь другие учились и детей растили, и материально были обеспечены гораздо хуже нас. Как мы сплоховали тогда!»